Между наставничеством и посредничеством: стиль Трампа в украинском урегулировании Minval Politika

Переговоры в Вашингтоне, прошедшие 18–19 августа с участием Дональда Трампа, Владимира Зеленского и ведущих европейских лидеров, стали одной из наиболее показательных вех в дипломатической динамике вокруг украинского конфликта. Их значение объясняется не только составом участников, но и особенностями самой атмосферы встречи. В отличие от предыдущей, февральской, встречи Трампа и Зеленского, завершившейся скандалом и взаимными упрёками, на этот раз тон дискуссий был заметно более сдержанным и конструктивным. Зеленский сознательно избегал конфронтационных формулировок и выступал в роли благодарного и заинтересованного партнёра, подчёркивая признательность американскому лидеру за его усилия в поиске мира.

Обстановка переговоров отражала и новую расстановку ролей между США и Европой. Европейские лидеры — Эммануэль Макрон, Киир Стармер, Фридрих Мерц и другие — фактически предстали как ученики, пришедшие к наставнику. Их риторика, жёстко фиксирующая позицию по территориальной целостности Украины, выглядела как демонстрация принципиальности, но сама постановка встречи делала их фигурами второстепенными. В этом формате именно Трамп выступал в роли учителя, к которому пришли ученики за советом и направлением. Европа настаивала на том, что любые переговоры возможны лишь без территориальных уступок, тем самым закрепляя красные линии, но её жёсткость выглядела как попытка встроиться в рамки, которые задавал Вашингтон.

Для Трампа эта встреча стала возможностью утвердить себя в качестве архитектора будущего соглашения. Его линия сместилась от резкой риторики к более прагматичной постановке вопроса: он отказался от немедленного требования прекращения огня и сделал акцент на возможности прямого контакта между Зеленским и Путиным. Таким образом, Трамп стремился закрепить за собой имидж центрального посредника, готового не только предлагать, но и лично организовывать диалог. Для Зеленского это означало шанс закрепить американское лидерство в процессе и показать готовность к любому формату, включая трёхсторонние переговоры при участии США.

Ключевым предметом дискуссий стала архитектура гарантий безопасности Украины. Соединённые Штаты выразили готовность участвовать в формировании многосторонних обязательств, которые, хотя и не равнозначны статье 5 НАТО, тем не менее предполагают конкретные гарантии в случае новых угроз. Одновременно обсуждался оборонный пакет на сумму около 90 млрд долларов, включающий поставки систем ПВО и современных самолётов. Параллельно шла речь и о покупке американцами украинских беспилотников — шаг, превращающий украинский ВПК в часть оборонных цепочек США и создающий прямую зависимость американской безопасности от устойчивости Украины.

В этом контексте Киев строил свою стратегию так, чтобы безопасность Украины воспринималась не как вопрос морали или солидарности, а как предмет прямого интереса американского истеблишмента. Зеленский сознательно подчеркивал личный фактор Трампа, превращая поддержку Украины в ресурс внутренней американской политики. Такой подход позволяет Киеву рассчитывать, что отказ от помощи будет трактоваться не как экономия, а как стратегический риск для самих США.

Тем не менее противоречия сохраняются. Россия продолжает настаивать на признании контроля над Донбассом, в то время как Киев категорически исключает любые территориальные уступки. Европейцы жёстко фиксируют этот вопрос как «красную линию», опасаясь прецедента пересмотра границ силой. В итоге переговоры не привели к соглашению о прекращении огня, а инициатива по встрече Зеленского и Путина осталась на уровне идеи.

Таким образом, вашингтонская встреча стала дипломатическим шагом вперёд, но не переломным моментом. Она подчеркнула готовность США взять на себя роль главного модератора процесса, а Европа, несмотря на принципиальную позицию, предстала скорее в роли сопровождающего, воспринимаемого как ученик рядом с учителем. Главный результат заключается в том, что Украина сохранила и укрепила поддержку, США обозначили амбиции превратить этот конфликт в пространство своей прямой ответственности, а Европа — подтвердила верность линии, заданной Вашингтоном.

Примечательно, что столь наставнического и подчёркнуто иерархичного отношения Трамп не демонстрировал к президенту Азербайджана в момент подписания мирного договора между Баку и Ереваном. Там он выступал скорее как гарант и модератор процесса, стремясь подчеркнуть равный статус сторон. В случае же с Украиной и Европой Трамп сознательно выстроил асимметрию — позиционировал себя в роли учителя, тогда как европейские лидеры выглядели учениками, пришедшими за советом и руководством. Это различие показывает, что в украинском досье Трамп рассматривает себя не просто как посредника, но как единственный центр принятия решений, вокруг которого должны формироваться позиции союзников.

Таким образом, различие в подходах Трампа к разным лидерам и форматам переговоров демонстрирует важную закономерность: он уважает сильных, самостоятельных политиков, способных действовать на равных. Именно поэтому в его риторике и жестах заметно уважительное отношение к таким фигурам, как Ильхам Алиев или Реджеп Тайип Эрдоган. В отличие от европейских лидеров, оказавшихся в роли учеников, эти политики воспринимаются Трампом как партнёры, с которыми можно вести диалог без наставнической иерархии. Подобная селективность формирует особый стиль внешней политики Трампа, где личное восприятие лидеров напрямую влияет не только на динамику двусторонних отношений, но и на баланс сил в более широком политическом пространстве.