О нравственном разложении вечное и настоящее

30 июля 2007 года стал для мирового кинематографа двойным днем скорби. В один и тот же день ушли два корифея: в Риме скончался 95‑летний Микеланджело Антониони, а на любимом острове Форё в Балтийском море — 89‑летний Ингмар Бергман.

Их объединяли не только даты смерти. Обоих тревожили схожие темы и проблемы, и эти проблемы до сих пор остаются пугающе актуальными. В центре их внимания стояли нравственное разложение общества, человеческое одиночество, безнадежность, отчуждение и крах ценностей в экстремальных обстоятельствах. Казалось, они кричали: больше нет мира, подчиненного логике; повсюду кризис личности, надежды, традиции…

После них остались шедевры: у Антониони — «Затмение», «Ночь», «Приключение», «Забриски-пойнт»; у Бергмана — «Земляничная поляна», «Фанни и Александр», «Сарабанда»… Этот перечень можно продолжать бесконечно.

Микеланджело Антониони... Стоящий на пороге небытия старик ведет безмолвную беседу с мастером, ушедшим в вечность веками раньше

Прощание Антониони с миром — его 17‑минутный документальный фильм 2004 года «Взгляд Микеланджело». Это безмолвный диалог двух гениев по имени Микеланджело — скульптора Буонарроти и режиссера Антониони.

В фильме нет слов, звучат лишь редкие звуки — стук шагов по каменному полу церкви, тяжелое дыхание. Режиссер болен: ему 92 года, девятнадцать лет назад он перенес инсульт, утратил речь, частично парализован. Он прикладывает указательный палец правой руки к верхней губе и долго смотрит на шедевры своего великого предшественника - слушает гром тишины. Стоящий на пороге небытия старик ведет безмолвную беседу с мастером, ушедшим в вечность веками раньше.

В 1995 году Антониони при поддержке Вима Вендерса снимает свой последний полнометражный фильм «За облаками». После этого десятилетие созерцательной пассивности, одиночества, самокопания и долгого прощания. В финале «Взгляда Микеланджело» Антониони медленно выходит из полутемного храма к распахнутой двери, за которой солнечный свет. Уходит в вечность.

«Слова только мешают нам понимать друг друга», — писал Экзюпери в «Маленьком принце». Каким словом можно утешить старика на пороге вечности?

Слова нам мешают

Прощание же Ингмара Бергмана — это, напротив, слово. Он пишет автобиографию и в самом начале приводит эпизод, врезавшийся в память: четырехлетний Ингмар узнает, что у него родилась сестра Анна. Родители переключают внимание на новорожденную и старшие братья начинают ревновать. Вскоре они решают убить младенца, и миссия выпадает Ингмару. Он ставит стул к колыбели и начинает душить сестру. Но давит не на шею, а на грудь — девочка просыпается и кричит, Ингмар теряет равновесие и падает со стула. «Мгновенное наслаждение сменилось ужасом», — вспоминал позднее Бергман.

Возможно, именно это детское переживание спустя 46 лет, в 1968 году, стало одной из скрытых причин создания его фильма «Стыд» (Skammen). Известно другое: страх, толкающий к жестокости — будь то детский страх быть нелюбимым или взрослый страх исчезнуть, — всегда сменяется стыдом, когда ситуация нормализуется.

Кому‑то ближе «Земляничная поляна», кому‑то — «Шепоты и крики» (еще один фильм о смерти). Но для меня «Стыд» — социально самый актуальный фильм Бергмана. Возможно, не все согласятся. Однако в сегодняшнем мире, где насилие и хаос ежедневно переступают границы, и миллионы людей оказываются перед безвыходным выбором, история «Стыда» звучит пугающе современно. Бергман показывает, насколько тонка грань между человеком и зверем.

Ингмар Бергман... Страх, толкающий к жестокости — будь то детский страх быть нелюбимым или взрослый страх исчезнуть, — всегда сменяется стыдом, когда ситуация нормализуется

В эпоху, когда цветное кино стало нормой (1968), 50‑летний Бергман сознательно снимает «Стыд» в черно‑белом формате. Эпиграфом к фильму могла бы стать фраза Бенджамина Франклина: «То, что начинается с гнева, заканчивается стыдом». Или реплика главной героини Евы: «Мне кажется, все это — сон. Чужой сон. А я в нем участница. Интересно, проснувшись, он будет испытывать стыд?»

Позднее Бергман признавался: он хотел снять фильм о страхе и о том, как в условиях локального конфликта, где стирается грань между другом и врагом, рушатся привычные правила, и обычные люди начинают вести себя иначе. Режиссера мучил вопрос: что, если бы нацисты оккупировали Швецию — как повел бы себя он сам?

Войну и апокалипсис долго ждут, о них говорят, строят прогнозы, но когда они приходят — это всегда внезапно. И привычные ценности рушатся за одно мгновение. Неловкий Ян, неспособный застрелить курицу, под влиянием страха «мужает» и становится убийцей. Меняет ли экстремальная ситуация человека или звериное всегда было в нем и только дремало? Вот в чем вопрос.

Слово за самим Бергманом: «В нацистской Швеции я бы вел себя так? Вывод: я физически и психически труслив. Исключая моменты, когда я злюсь. Мой инстинкт самосохранения силен, гнев делает меня смелым. Но гнев мимолетен, а трусость постоянна. Я хотел понять, в какой ситуации мы превращаемся из примерного социал-демократа в активного фашиста? Уверен: под сильным давлением человек паникует и действует лишь в личных интересах».

Слово за самим Бергманом: «В нацистской Швеции я бы вел себя так? Вывод: я физически и психически труслив

То есть хаос и неизвестность экстремальной ситуации делают человека нелюдем. И вчерашний земледелец, выращивавший помидоры, становится зверем.

Но когда «сон» заканчивается, преступление, совершенное из страха, уступает место чувству стыда. И Бергман задается вопросом: может ли именно стыд — личный и коллективный — спасти нас от новых катастроф? Может ли он вернуть озверевшего человека к норме, стать стимулом к новой жизни?

Ответ каждый находит сам. Он может быть «да» или «нет». В фильмах Бергмана чаще — «нет». В финале «Стыда» герои бегут с острова — прочь от войны. В лодке, дрейфующей среди распухших трупов, лодочник безмолвно бросается в воду, совершая самоубийство. Выхода нет.

Чтобы человек сохранил в себе человеческое, его нельзя ставить в условия, где рушатся все ценности. Страх превращает в зверя, а стыд не спасает от новых зверств. Горький и безрадостный вывод.

Остров Бергмана – это может быть любая территория, а «оккупация» – любая диктатура, пытающаяся завладеть человеческими сердцами. Ян и Ева – это большинство.