Премьер vs Церковь: Пока Пашинян живет без штампа, епископы живут без стыда МНЕНИЕ

В Армении разгорается то ли духовный кризис, то ли политико-церковная трагикомедия в трех актах. Рабочее название — «Премьер и  Церковь», хотя ближе к истине, пожалуй, будет «Цемент против кадила».

Итак, 29 мая Никол Пашинян выступил с речью, которая вошла в историю не как реформаторская, а, скорее, как инвентаризационно-богословская. Глава правительства, не ограничившись политическими и экономическими вызовами, решил навести порядок и в святынях. Причем — в буквальном смысле. Глава правительства внезапно объявил, что армянские церкви «чуланизированы»:

«Наши церкви чуланизированы! Заходишь — а там мешки с цементом, плитка, ржавые куски арматуры, обрывки гипсокартона, чьи-то ботинки и старая кровать…»

Картина явно не каноническая. Не хватает разве что таблички: «Не входить — идет ремонт духовности». Или аренды через Booking.com — «уютный храм с видом на вечность, подходит для хранения стройматериалов и душевных мук».

Церковь, мягко говоря, не оценила художественный стиль премьера. Несколько епископов выступили с осуждением, обвинив Пашиняна в дискредитации института духовенства. Но премьер на этом не остановился. Во втором акте — уже в Telegram — он ударил в самое больное:

«А не стоит ли все-таки задаться вопросом, сколько из членов нашего епископата действительно соблюдают обет безбрачия?»

А чуть позже добавил:

«Некоторых волнует, что я официально не женат. Половина духовного руководства в том же положении — и никого это не волнует».

Казалось бы, при чем тут семейный статус? А ни при чем. Просто приятно напомнить, что в армянской политике в ход идут и такие запрещенные приемы, как обнародование грязного белья.

Если продолжать логически, Пашинян вполне мог бы сказать и больше: церкви — не просто чуланы, а места сбора политических кружков, гнезда шпионов и конспиративных мечтателей о реванше. Учитывая, как активно духовенство в прошлом благословляло сепаратистов, а в настоящем — критикует мирный курс, премьеру, возможно, просто не хватило эфирного времени.

Все происходящее давно вышло за рамки богословия. Это борьба за моральную монополию, где один говорит про цемент, а другой мечтает снова водрузить знамя на Шушу. И в этой борьбе иконостас становится декорацией, а ряса — костюмом для политтехнолога.

Что дальше? Может быть, проект «Церковь как коворкинг», тендер на «оптимизацию сакральных помещений под нужды ЖКХ» или стандарт «Храм-склад многофункционального пользования».

Армения вступает в новую эпоху, где чулан — еще не самое страшное. Страшно, когда алтарь превращается в предвыборную трибуну. А церковь — в штаб оппозиции.

Но за всем этим стоит более глубокий, невыговоренный конфликт: в Армении церковь — не просто религиозный институт, а один из столпов государства, наряду с армией, диаспорой и мнимым национальным единством. К примеру, для России опора - армия и флот. Для Армении — церковь и диаспора. Только если диаспора живет в Париже, Лос-Анджелесе, Москве и Марселе, то церковь —  здесь, и она по самые бакенбарды погружена в повседневную, политическую, эмоциональную жизнь страны.

И вот в этом контексте понятна попытка Пашиняна, возможно грубая, но логичная — отделить церковь от политики, как минимум — от оппозиционной агитации, от засылаемых «отцов Багратов», которые не столько молятся, сколько баламутят, зовут на площадь и говорят с кафедры, скорее, как лидеры партий, чем как носители христианской любви.

Пашинян, говоря о мешках с цементом, по сути говорит: занимайтесь своим делом — подметите храм, успокойте паству, не лезьте в дела светской власти. Потому что церковь в современном обществе должна быть не штабом протеста, а моральным камертоном, который помогает нации не срываться в истерику, а вспоминать о смирении, терпении, взаимопонимании и братстве.

Не запугивать апокалипсисом, а говорить о добре, о достоинстве, об исцеляющей силе мира. Не проклинать тех, кто у власти, а помогать всем — власти и народу — пройти трудный путь.

Но проблема в том, что армянская церковь к такой роли просто не приучена. Она веками была частью власти, держателем национального кода, и теперь никак не может смириться с тем, что ее хотят вернуть к евангельским основам, а не к ролям теневых переговорщиков, хранителей черных касс и вдохновителей «всенародного гнева».

Отсюда и конфликт. Потому что чулан — это метафора не про мусор, а про накопившуюся пыль нереализованных амбиций. И пылесос, который в руки предлагает взять премьер-министр, — это, скорее всего, попытка сделать генеральную уборку не в алтаре, а в национальном сознании.

И это, в сущности, не насмешка. Это — вызов.

И вот здесь стоит сказать и о другом упреке, на который среагировал Никол Пашинян — о семейных ценностях. Мол, неженат, не венчан, живет в гражданском браке, не подает пример. Да, с точки зрения представителей духовенства, мужчина и женщина, не связанные брачными узами, являются не более чем сожителями. Так-то оно так… но а кем тогда являются сами священнослужители, которые, будучи официально «безбрачными», живут не то чтобы в изоляции от плоти?

Не будем пересказывать слухи — их и так достаточно. Но все же не случайно журналист и блогер Роман Багдасарян не так давно намекал на весьма недуховную сторону армянского клира, указывая, что интерес духовных отцов распространяется далеко не только на женские тела.

И вот тут возникает вопрос: а не станет ли это третьим актом пьесы "Премьер и Церковь" — откровением с именами, адресами, явками и паролями? Что если Пашинян, уже обозначивший «чуланизацию храмов» и затронувший тему обета безбрачия, решит пойти дальше и вытащить грехопадение из этих самых чуланов, где оно годами гниет под коврами и ладаном?

И если уж мы так яро обсуждаем гражданский брак главы правительства, может, стоит сначала навести порядок в «монашеской» жизни тех, кто взял на себя право судить других? Потому что в XXI веке быть в браке — это личное дело. А вот использовать религиозный авторитет как прикрытие для порока — это уже дело уголовное. Или, по крайней мере, морально позорное.

Так что вопрос не в том, женат ли Пашинян. Вопрос в том, почему в стране, где церковь должна учить добродетели, в храме валяется чья-то кровать   — и совсем не из-за ремонта.