Бунт закончился, наступила эпоха эпатажа нищета философии

Сегодня, 13 мая стартует 78-й Каннский кинофестиваль. Его программа была объявлена еще в апреле, но беглого взгляда на названия и аннотации конкурсных фильмов было достаточно, чтобы признать горькую правду: фестиваль, некогда бывший символом художественного радикализма и культурного бунта, давно утратил подлинную сущность. Канны перестали быть ареной для идей и превратился в витрину для эпатажа, экзотических тем и поверхностных провокаций.

Годар ушел в тень. Трюффо больше нет. А Канны, кажется, забыли, что такое настоящая дерзость

Когда-то «Золотую пальмовую ветвь» вручали фильмам, способным встряхнуть сознание: «Апокалипсис сегодня» Копполы, «Пропавший без вести» Коста-Гавраса, «Дорога» Йылмаза Гюнея. А теперь? Фильмы о девушке, ищущей отца, умершего от СПИДа, об актере, влюбившемся в дочь генерала, о шерифе, спорящем с мэром… Повествования тонут в частностях, эмоциональная острота уступила место эстетизированной апатии,  фантазия подменила реальность, а проблематика стала либо надуманной, либо тривиальной.

Лишь один фильм нынешней программы способен пробудить дух старых Канн — это «Новая волна» Ричарда Линклейтера, лента, посвящённая великому Жан-Люку Годару. В черно-белой стилизации режиссёр воссоздает процесс создания «На последнем дыхании» — картины, стоявшей у истоков революции в кино. Годар, один из идейных вдохновителей майских протестов в Париже 1968 года, стал символом самого громкого восстания в истории Каннского фестиваля.

Тогда Канны были иными. Не гламурными и не эпатажными, а по-настоящему дерзкими. Именно 1968 год стал переломной точкой, откуда началась траектория культурной деградации, замаскированной под прогрессивное искусство.

Разве что «Новая волна» Ричарда Линклейтера

10 мая 1968 года начался фестиваль, который не завершился. Молодые режиссёры — Трюффо, Годар, Маль, Форман — подняли восстание против «буржуазного шоу». Причиной послужило отстранение от должности Анри Ланглуа, главы Французской синематеки с его неоспоримым вкладом в развитие «новой волны». Власти дрогнули под давлением кинематографического сообщества и вернули Ланглуа, но это стало лишь прелюдией к более масштабному протесту.

На фоне студенческих волнений в Париже Каннский кинофестиваль стал ареной политического и культурного конфликта. Жюри, в которое входили Роман Полански, Луи Маль и Моника Витти, оказалось в центре турбулентности. 13 мая Французская ассоциация кинокритиков призвала выразить солидарность с протестующими. Директор фестиваля отказался от лозунгов, но отменил званые обеды. Но Трюффо этого показалось недостаточно, и он потребовал закрыть фестиваль.

Протестующие были разными. Годар — маоист, живший почти аскетично, Трюффо — антибуржуа с буржуазным бытом, а Клод Лелуш и вовсе приплыл в Канны на личной яхте. Но они были едины в одном: кино должно быть живым, отвечать на вызовы времени, а не тешить самолюбие критиков и инвесторов. Годар с трибуны громил коллег: «Ни одного фильма о студентах и рабочих! Мы оторваны от реальности!»

Годар с трибуны громил коллег: «Ни одного фильма о студентах и рабочих! Мы оторваны от реальности!»

Фестиваль захлестнула волна хаоса. Милош Форман снял с конкурсного показа свой фильм «Бал пожарных». Роман Полански покинул жюри. Луи Маль сумел убедить даже Монику Витти. Впрочем, единства среди протестующих не было, и каждый шел за своим идеалом. В этом их сила, но и слабость.

18 мая 1968 года работа Каннского фестиваля была официально остановлена. Он должен был продолжаться до 24 мая, но не выдержал давления извне и изнутри. Это был первый и единственный раз, когда режиссёры взбунтовались против системы, частью которой они стали. И тогда система отступила. Но позже с триумфом вернулась. Бунт закончился и наступила эпоха эпатажа.

Сегодня Каннский фестиваль, некогда являвший собой зеркало социального напряжения и интеллектуальной свободы, превратился в парад лозунгов без смысла, в показ новизны без содержания. И если вчера здесь срывали просмотры ради правды, то сегодня — ради селфи и вспышек фотокамер.

Годар ушел в тень. Трюффо больше нет. А Канны, кажется, забыли, что такое настоящая дерзость.