Читаешь Коран ты террорист: изумительные виражи российской судебно правовой системы Minval Politika

В Москве продолжается судебный процесс по делу о теракте в концертном зале «Крокус Сити Холл», одном из самых трагичных событий последнего времени. Напомним, в марте 2024 года в результате вооруженного нападения погибли более 140 человек, сотни получили ранения. Ответственность за атаку практически сразу взяла на себя террористическая организация ИГ, но уже на следующий день в российских медиа прозвучали знакомые формулировки: «виновны выходцы из Центральной Азии». Без суда, без следствия, без права на сомнение.

Сложно не заметить, как быстро и уверенно в информационном поле были расставлены акценты. Мигранты. Ислам. Радикализм. Страх. И – как итог – коллективная вина. Всё это звучит так, будто сценарий давно расписан, а судьбы отдельных людей – лишь подстрочники в большой государственной повестке.

Но все эти нюансы ничто по сравнению с тем, что выдает российская судебно-правовая система. Так, сегодня в информационной ленте агентства ТАСС появилась новость, которая, наверняка, шокирует тех, кто обычно воспринимает происходящее в судебной системе России с холодным скепсисом. Один из адвокатов заявил, что его подзащитному угрожает опасность, поскольку его сокамерник читает Коран.

Мы понимаем, что в России дураки в почете (к примеру, Иванушка-дурачок — авт.), но не до такой же степени. Читает Коран. Он не размахивает оружием. Он читает священную книгу. И этого, по мнению защитника, достаточно, чтобы узреть в этому угрозу.

Сравните: если бы сокамерник читал Библию, то кто бы в этом увидел опасность? Никто. Потому что одно дело – традиционные христианские ценности, а другое – ислам, который в общественном сознании России всё чаще приравнивается к радикализму.
Парадоксально, но даже среди адвокатов, людей, по идее обязанных стоять на страже прав человека, бытует представление: если ты мусульманин – ты опасен по определению.

Будем честны: эта логика – не новая. В России давно укоренился культурный и расовый стереотип, согласно которому «не-славянин» автоматически оказывается под подозрением. А если он мусульманин – тем более.

После теракта в «Крокусе» власти с поразительной скоростью задержали предполагаемых исполнителей – граждан Таджикистана. Сомнений в том, что эти люди могли быть причастны к преступлению, у многих нет. Но важно другое – как именно развивается следствие, какие доказательства предъявляются, и главное – как подается информация.

Следственный комитет объявил, что следствие по основному уголовному делу завершено менее чем за год, хотя обычно расследования по делам о терроризме длятся минимум полтора. Следствие отчиталось, что провело более 1,3 тыс. экспертиз — от медицинских и генетических до баллистических и пожарно-технических. Потерпевшими признаны 2,3 тыс. человек — это родственники погибших и выжившие, получившие ранения. Однако, чтобы изучить такой объем материалов, защите обычно требуется до полугода. Но в этот раз следствие решило, что достаточно предоставить обвиняемым только ту информацию, которая касается непосредственно их самих.

Уже через несколько дней после случившегося Следственный комитет якобы обнаружил «подтвержденные данные» о переводе исполнителям средств из Украины, в том числе в криптовалюте, хотя конкретных доказательств не представил. Тезис об «украинском следе» начал звучать все громче, и в итоге дошло до того, что директор ФСБ Александр Бортников заявил: хотя вербовкой исполнителей занимались члены «Вилаята Хорасан» из Афганистана, действовали они «в интересах иностранных спецслужб».

С первых дней обсуждение в медиа пошло не в сторону анализа уязвимостей системы безопасности, нереагирования правоохранительных структур на угрозы, профилактики и предотвращения их, не в сторону обсуждения идеологических предпосылок теракта. Нет, ключевым стала национальность. Этническое происхождение. Вера. То, что должно было стать поводом для национального диалога о безопасности, интеграции, миграционной политике, стало катализатором для еще большего отчуждения.

Следствие еще продолжалось, но многие уже не сомневались в итогах: приговор будет суров, и вряд ли кто-то из обвиняемых получит право на оправдание. Потому что здесь речь идет не только о правосудии, а о демонстрации силы, о быстром и публичном ответе. Обществу нужен виновный – желательно понятный, узнаваемый, «чужой». Обвиняемые из Центральной Азии идеально вписываются в этот нарратив.

Именно поэтому становится особенно важным задать вопрос: а было ли следствие объективным? Действительно ли вина доказана надлежащим образом, или снова работает логика «если не он, то кто-то вроде него»?

Даже если эти конкретные обвиняемые окажутся виновны – это не должно давать обществу право распространять вину на целый народ, на всю религию, на миллионы трудовых мигрантов, ежедневно вносящих вклад в экономику России.

Вся проблема в том, что в российском обществе работает на полную катушку риторика страха. Она превращает страх в политический капитал, позволяет отвлечь внимание от внутренних проблем. Но у этой риторики есть побочный эффект: она сеет рознь. Превращает соседей в подозреваемых. Заставляет детей мусульман в школах чувствовать себя изгоями. И главное – она разрушает саму идею правосудия.

Потому что, когда судья или адвокат боится Корана – это уже не про право. Это про предубеждение. Когда обвинение строится не на уликах, а на акцентах – это уже не следствие. Это трагедия. Когда судьба человека зависит от его национальности – это не государство. Это режим.

У каждого человека, независимо от гражданства, религии, цвета кожи, есть право на честный суд. Без ярлыков. Без догадок. Без политического давления. Потому что, если сегодня судят «всех мигрантов» за преступление, совершенное (возможно) одним из них, то завтра можно будет судить любого. За что угодно. Просто за то, что он не такой, как «мы». Это не просто несправедливо. Это опасно.

Конечно же, Россия имеет право на защиту от терроризма — как и любая другая страна. Но настоящая защита начинается не с ксенофобии, а с разума, справедливости и способности различать преступника и соотечественника, веру и фанатизм, личность и ярлык. Пока же общество живёт в парадигме «мусульманин — значит террорист», правосудие превращается в формальность, а страх — в идеологию.