Голос, который ищет правду

Эльнур Гусейнов - слишком глубокий для формата и слишком настоящий для шоу

Он - один из немногих, кто способен за одну песню пройти путь от божественного света до внутреннего апокалипсиса. Он дважды представлял Азербайджан на «Евровидении», победил в турецкой версии «Голоса», завораживал публику в оперных постановках, хоровых партитурах и на филармонических сценах. Покорял сердца тех, кто умеет слушать.

Биография Эльнура Гусейнова как полифония судеб: сын военного и музыканта, пианист, стоматолог, стилист-парикмахер, артист. За этой мозаикой - человек, чья душа, кажется, немного больше, чем позволяет грудная клетка.

Что чувствует тот, в ком заложен масштаб мировой звезды, но кто вынужден бороться с равнодушием индустрии и короткой памятью масс-медиа? Каково это - быть слишком глубоким для формата и слишком настоящим для шоу?

Сегодня он говорит откровенно. Местами болезненно. Но всегда - красиво. Потому что красота - его стихия, а правда - больше, чем просто привычка.

- Эльнур, вы родились в семье, где соединились два разных мира - армейская дисциплина отца и мягкая, музыкальность матери…

- Вы правы, во мне действительно соединились два очень разных мира. С одной стороны - армейская дисциплина отца: ранний подъем, четкие цели, никаких полумер. С другой - мягкая, созерцательная музыкальность матери: эмоции, переживания, тонкие душевные вибрации. Эти два мира долго боролись во мне. Но со временем я понял, что не должен выбирать между ними. Я - результат их синтеза.

Военная строгость научила меня быть собранным на сцене. Когда ты выходишь к публике, особенно вживую, ты должен владеть собой, как офицер - строем. Нужно держать темп, дыхание, не срываться на чрезмерную экспрессию, даже если внутри все пылает.

А от мамы - от нее я получил ту самую душевную теплоту, без которой музыка превращается в технику. Она учила меня слушать: не только музыку, но и людей, тишину между словами, паузы. Именно это делает исполнение искренним, живым.

В результате я пою сердцем, но с выверенным пульсом. Это баланс: между светом и тенью, между железной волей и открытой раной. И, наверное, именно это делает мой голос таким, какой он есть.

- Немаловажное значение в процессе становления музыканта, безусловно, имеет качественное образование. Как вы оцениваете вклад доцента Севды Мамедовой, в классе которой вы обучались, в ваше профессиональное становление?

- Севда ханым учила меня не просто петь, а быть артистом. Иногда даже молчанием. Она видела во мне то, чего я сам тогда еще не осознавал. В ее подходе сочетались строгая требовательность, искренняя забота и глубокая вера в мои способности. Она не навязывала свои идеи, а мягко направляла меня на правильный путь. За это я бесконечно ей благодарен. В том, что я сегодня умею слышать музыку внутри себя, есть и ее заслуга.

- Ваша жизнь, как смена масок в оперном театре: от церковного хора до сцены «Евровидения», от стоматолога до победителя O Ses Türkiye. Что оказалось самой трудной ролью в этом спектакле под названием «судьба»?

- Наверное, самой сложной ролью была не игра, а возможность - и в какой-то мере необходимость быть самим собой. Без маски и театральных приемов. Потому что сцена часто требует образа, эффекта, формы… А внутри остается просто человек. Иногда уставший, ранимый, не всегда уверенный в себе. И именно выйти на сцену таким - не сыграть роль, а просто быть - оказалось для меня самым трудным. И со временем я понял: именно в этом и кроется настоящая сила. Люди чувствуют, когда ты искренен. И именно это остается с ними после музыки.

- В 2008 году вы вышли на сцену «Евровидения» в творческом дуэте с Самиром Джавадзаде в образах ангела и демона. С тех пор прошло 17 лет. Что изменилось с тех пор: в вашем голосе, вашей вере в искусство, вашем взгляде на миссию артиста?

- Прошло действительно много лет… И если тогда на сцену выходил юноша, ведомый огнем амбиций, поиском признания и, возможно, желанием доказать миру свою силу, то теперь я выхожу туда как человек, который многое понял, многое отпустил и научился слушать себя. Мой голос изменился не только в тембре, он стал спокойнее, глубже, прозрачнее. Я стал слышать в нем не cтолько ноты, сколько тишину между ними. А в этой тишине, поверьте, много правды.

Раньше мне казалось, что искусство - это цель. Теперь понимаю, что это всего лишь путь. Это язык, на котором я могу говорить о самом важном, не произнося громких слов. Я уже не стараюсь впечатлить. Я стараюсь быть честным. Искренность звучит громче любой высокой ноты.

Я больше думаю о том, зачем выхожу на сцену. Раньше я хотел зажечь зал, а теперь зажигаю внутренний свет в человеке. Не кричать о себе, а тихо дотронуться до кого-то внутри. Искусство для меня стало откровением, а не маской. И если в 2008 году я был между ангелом и демоном, то сегодня просто хочу быть человеком. Ощущать, чувствовать, передавать. Без пафоса. Просто, от сердца. И знаете, мне стало легче. Потому что я перестал петь для побед, и начал петь для жизни.

- Чувствовали ли вы груз ожиданий, представляя страну, особенно понимая, что обладаете потенциалом мировой звезды, но сталкиваясь с ограничениями системы и рынка, которые не позволяют реализовать этот потенциал?

- Конечно, груз ожиданий ощущался. Особенно когда понимаешь: в тебе видят символ, голос страны, ее лицо на международной арене. Но самое ощутимое - это внутренние ожидания. То невидимое, но мощное давление, когда знаешь, что в тебе есть нечто большее, чем рамки, в которые тебя пытаются поместить.

Когда я представлял страну, особенно на международной сцене, было чувство, будто я стою на границе между личной мечтой и устоявшейся системой, которая не всегда готова тебя поддержать. Внутри было острое ощущение: возможно, все могло сложиться иначе, с большим доверием, с реальными возможностями, с продуманной стратегией поддержки артистов, которые способны выйти за пределы локального.

- Как вы воспринимаете эту ситуацию - как обиду, смирение или вызов?

- С годами приходит не смирение, а принятие. Я не тот, кто обижается или упрекает. Обида, тот самый капкан, из которого сложно выбраться, если однажды в нем оказался. А принятие - это уже внутренняя зрелость. Это понимание, что не все зависит от системы, продюсеров, телевидения, шоу. Это зависит от тебя: от того, останется ли у тебя вкус к творчеству, к музыке, к сцене…

Я продолжаю делать свое. Шаг за шагом. Без громких манифестов, но с внутренней тишиной, в которой рождается настоящее. Я не знаю, куда меня приведет этот путь. Но одно знаю точно: если потеряешь искренность, то потеряешь все.

А что до вызова, - да, это вызов. Не кому-то извне, а самому себе. Каждый день.

- Когда вы победили в Турции и почувствовали мгновенную, искреннюю любовь публики, - не стало ли это одновременно радостью и напоминанием о том, как непредсказуемо и порой сдержанно вас принимают на родине?

- Я искренне благодарен турецкой публике за ту любовь и теплоту, которую ощутил с первых минут на сцене. Это было не просто признание - это было объятие, которое запоминается навсегда. Их поддержка открыла во мне новые грани.

Но где бы я ни пел, я всегда несу с собой Родину - в голосе, в боли, в надежде. В Азербайджане я никогда не чувствовал себя одиноким. Мой народ всегда рядом - даже в тихом взгляде или коротком сообщении чувствуется настоящая любовь, которая не нуждается в громких словах.

Любовь бывает разной - яркой и мгновенной, как в Турции, или тихой и уютной, как дома. В этом и есть счастье артиста: быть услышанным везде, но всегда знать - сердце осталось дома.

- Как музыкант, вы прошли школу классики, оперы, хора, но оказались в шоу-бизнесе. Сегодня, когда эстрада все больше превращается в ярмарку клише, что вас все еще удерживает в этой индустрии? И не тянет ли вас снова в камерную тишину зала с одним роялем и вечной музыкой?

- Вы правы - мой путь действительно был долгим: от строгих партитур хорового пения до света софитов, где каждый звук конкурирует со зрелищем. Но с годами меняется не только индустрия - меняется и внутренний вектор самого артиста. Уходят юношеские иллюзии, наивная жажда признания, и приходит понимание: шоу-бизнес - это не храм и не цирк, а живой организм со своей кровью, пульсом, болью и триумфами.

Конечно, иногда он похож на шумную ярмарку, где торгуют образом, а не сутью. Но в этом шуме важно услышать настоящую музыку. Главное - не потерять себя, не продаться, а именно прозвучать.

Что касается камерной сцены, то это отдельный мир, она никуда не исчезла из моей жизни. Я просто научился не противопоставлять одно другому. Можно петь искренне и в шуме, и в тишине. Вопрос в том, с чем ты выходишь к людям.

- Как вы думаете, почему Азербайджан, обладая такими талантами, как вы, так редко «выстреливает» на международной музыкальной арене? Это вопрос менеджмента, языка, культурных кодов, или... проклятия недооцененного гения?

- Я думаю, дело не в проклятии и не в талантах, - с ними у нас все в порядке. У Азербайджана невероятно богатая музыкальная культура. Мы рождаемся с мугамом в крови, с ритмом на кончиках пальцев. У нас есть исполнители, которые по уровню эмоционального диапазона, тембрального богатства и сценической харизмы могут с легкостью конкурировать на любой мировой площадке. Но талант сам по себе - не билет в глобальную музыкальную лигу. Это, скорее, валюта, которую ты должен грамотно инвестировать. Чтобы этот талант «зазвучал» за пределами страны, нужна не просто удача, а мощная, выстроенная система: профессиональный менеджмент, индустрия, поддержка, медиа-платформы, стратегическое мышление.

Язык, конечно, играет роль. Когда ты поешь на азербайджанском, мир должен не просто слышать, он должен чувствовать. А чтобы он почувствовал, нужно правильное представление: где, кому, что и как преподносишь. Здесь уже вопрос культурного перевода - не в смысле слов, а в смысле контекста. И без специалистов, которые понимают и наш код, и мировой рынок - очень сложно.

Все меняется. Не сразу, не быстро, но меняется. И если каждый будет стараться быть не просто артистом, а еще и маленькой музыкальной экосистемой, то со временем пазл сложится.

- Если бы у вас была возможность исполнить лишь одну-единственную песню - ту, которая раскрыла бы всю правду о вас, - что бы это была за песня?

- Я посвятил бы эту песню Земле. Не как образу, а как живому существу, которое нас поддерживает и несет. В этой песне, скорее всего, прозвучало бы слово «прости» - за то, как люди с ней обращаются, и за то, что я сам не всегда был внимателен. Мы часто берем, не задумываясь, забывая благодарить. Мне хотелось бы, чтобы эта песня стала напоминанием - о связи, долге и просто уважении.