Иран уходит, Турция приходит? наша аналитика

В турецком экспертном и медийном пространстве нарастает заметное раздражение из-за все более частого сравнения политики Анкары в Ливане с моделью влияния Исламской Республики Иран.

Само появление такого дискурса симптоматично: Турции приходится не просто объяснять свои шаги, но и защищаться от обвинений в попытке воспроизвести в Ливане ту же схему, которую Тегеран на протяжении десятилетий выстраивал через структуру шиитской «Хезболлы». Этот нерв отчетливо прослеживается в статье, опубликованной в издании Turkey Today советником по внешней политике и безопасности Великого национального собрания Турции Денизом Караколукчу, в которой автор полемизирует с аналитическим докладом ливанского подразделения Фонда Карнеги — Carnegie Middle East Center (Carnegie Divan), вышедшим под заголовком «Является ли Турция новым Ираном в Ливане?»

Турции приходится не просто объяснять свои шаги, но и защищаться от обвинений в попытке воспроизвести в Ливане ту же схему, которую Тегеран на протяжении десятилетий выстраивал через структуру шиитской «Хезболлы». Этот нерв отчетливо прослеживается в статье, опубликованной в издании Turkey Today советником по внешней политике и безопасности Великого национального собрания Турции Денизом Караколукчу

Столкновение двух миров

Караколукчу настаивает на том, что само сопоставление Анкары и Тегерана является методологически ошибочным и не выдерживает проверки ни с точки зрения структуры влияния, ни с позиции фактов. В его интерпретации Турция действует в Ливане не как идеологический патрон или архитектор параллельных силовых структур, а как государство, реагирующее на конкретные правовые и геополитические вызовы, прежде всего, связанные с Восточным Средиземноморьем и вопросом морской демаркации.

В качестве центрального примера Караколукчу приводит реакцию Анкары на соглашение о демаркации морской границы, подписанное 26 ноября 2025 года между Ливаном и Кипром. Турецкий советник утверждает, что протест Турции против этого соглашения был продиктован не стремлением закрепиться в ливанской политике, а защитой суверенных прав Турецкой Республики Северного Кипра. В этой логике Ливан для Анкары - не объект экспансии, а элемент более широкой конфигурации в Восточном Средиземноморье, где Турция последовательно противостоит связке Греция-Кипр-Израиль.

Однако доклад Carnegie Divan, автором которого является Муханд Хадж Али, предлагает альтернативную интерпретацию. В нем подчеркивается, что турецкое недовольство соглашением связано с опасениями стратегического характера: Ливан, по мнению аналитиков Фонда Карнеги, может быть окончательно встроен Анкарой в блок Греция-Кипр-Израиль, воспринимаемый Турцией, как враждебный.

Более того, в докладе указывается, что правительство Ливана вовлечено в поддерживаемые США усилия по прекращению огня, предполагающие полное разоружение «Хезболлы», и одновременно испытывает давление в сторону нормализации отношений с Израилем в рамках потенциального всеобъемлющего соглашения.

Ливан, по мнению аналитиков Фонда Карнеги, может быть окончательно встроен Анкарой в блок Греция-Кипр-Израиль, воспринимаемый Турцией, как враждебный

Автор доклада рассматривает активность Турции в Ливане в более широком региональном контексте, напрямую связывая ее с падением режима Башара Асада в Сирии 8 декабря 2024 года.

После этого события, как отмечает Муханд Хадж Али, американские и израильские официальные лица неоднократно указывали на резкое усиление турецкого влияния, президент США Дональд Трамп публично называл Турцию ключевым внешним фактором, сыгравшим роль в крахе прежнего сирийского режима, а Израиль наносил авиаудары по объектам, находившимся под контролем турецких сил и их союзников.

Иранская модель против турецкой: принципиальный спор

В этой логике Ливан рассматривается как очередное геополитическое пространство, в котором Анкара стремится заполнить «суннитский вакуум», возникший после ухода с политической сцены Саада аль-Харири. По версии Фонда Карнеги, Турция делает ставку на организацию «Аль-Джамаа аль-Исламия» и ее вооруженное крыло «Силы аль-Фаджр».

Характерно в этой связи, что 28 ноября Израиль объявил о нанесении удара по ячейке «Сил аль-Фаджр» на юге Сирии, в результате которого, по официальным данным, погибли 13 боевиков, а шесть израильских военнослужащих получили ранения.

Этот эпизод стал для израильских и западных аналитиков дополнительным аргументом в пользу тезиса о постепенном втягивании Турции в ливанско-сирийскую конфигурацию.

Фонд Карнеги утверждает: Ливан рассматривается как очередное геополитическое пространство, в котором Анкара стремится заполнить «суннитский вакуум», возникший после ухода с политической сцены Саада аль-Харири

Караколукчу жестко отвергает саму возможность сравнения «Хезболлы» с «Силами аль-Фаджр». В его интерпретации «Хезболла» представляет собой уникальную гибридную структуру, обладающую глубоко укорененными институциональными механизмами, автономной военной инфраструктурой и региональным радиусом действия, фактически заменяющую собой государственные функции. «Силы аль-Фаджр», напротив, описываются им, как локальное, ограниченное по масштабам формирование, ориентированное, прежде всего, на самооборону и не обладающее ни сопоставимыми ресурсами, ни стратегической автономией.

Турецкий советник подчеркивает, что иранская модель основана на идеологической иерархии и создании прокси-структур, подменяющих государство, тогда как турецкий подход, по его словам, строится на дипломатии, гуманитарной помощи и ситуативных альянсах.

Подобные отношения, утверждает Караколукчу, не предполагают командования, прямого контроля или экспорта идеологии, а потому некорректно трактовать их как копирование иранской стратегии.

Караколукчу жестко отвергает саму возможность сравнения «Хезболлы» с «Силами аль-Фаджр». В его интерпретации «Хезболла» представляет собой уникальную гибридную структуру, обладающую глубоко укорененными институциональными механизмами, автономной военной инфраструктурой и региональным радиусом действия

Ливан как зеркало турецкой уязвимости

Тем не менее, сам факт столь эмоциональной и детализированной защиты со стороны Анкары указывает на другое: Турция остро чувствует, что обвинение в «иранском сценарии» бьет по ее внешнеполитическому имиджу. Для Анкары находиться в одном ряду с Тегераном — значит оказаться в зоне подозрений со стороны Запада, Израиля и арабских государств, особенно на фоне хрупкого баланса в Восточном Средиземноморье и Леванте.

Автор доклада обращает внимание на символические детали - празднования в ливанских городах по случаю падения режима Асада, организованные близкими к Турции группами. Для аналитиков Фонда это признаки растущего влияния, для Караколукчу - всего лишь отражение фрагментированной и сложной структуры суннитского сообщества Ливана, где Анкара использует «рычаги, основанные на конкретных проблемах», а не выстраивает по иранскому образцу долговременную сеть посредников.

В конечном счете спор о том, становится ли Турция «новым Ираном» в Ливане, выходит за рамки академической дискуссии и отражает состояние стратегического напряжения, в котором находится Анкара - между желанием расширять региональное влияние и страхом оказаться воспринятой, как еще один дестабилизирующий игрок.

Именно поэтому реакция политического истеблишмента Турции выглядит не как наступление, а как оборона. Ливан в этой логике перестает быть ареной проецирования силы и превращается в индикатор пределов турецкого влияния - то есть, в пространство, где каждое движение Анкары немедленно высвечивает ее стратегические ограничения, зависимость от внешних факторов и уязвимость многоуровневой внешнеполитической конструкции.