Мэтью Блэкберн: У Азербайджана есть реальная возможность помочь Южному Кавказу выйти из зависимости от внешних держав

Пока внимание России сосредоточено на Украине, Москва не станет агрессивно добиваться доминирования на Южном Кавказе. Об этом в интервью Minval заявил политолог, эксперт исследовательской группы по России, Азии и международной торговле Норвежского института международных отношений, сотрудник Института российских и евразийских исследований Уппсальского университета Мэтью Блэкберн.

— Как вы оцениваете трансформацию российской внешней политики в контексте продолжающейся войны в Украине и международной изоляции? Как это отражается на ситуации в Южном Кавказе?

— Россия действительно провела значительные изменения в своей внешнеполитической концепции в 2016 и 2023 годах. Эти трансформации отражают, по мнению Москвы, эпохальное противостояние с Западом. Война в Украине не станет для России полной победой, как это было в 1945 году, но в то же время Россия успешно помешала Западу достичь своих целей. Несмотря на масштабные санкции, дипломатические усилия, а также поддержку Украины со стороны НАТО в виде разведданных, стратегии, вооружения и подготовки, Россия близка к тому, чтобы навязать конфликту урегулирование, приближенное к её первоначальным целям. Кроме того, в целом геополитическая ситуация сейчас более благоприятна для Москвы. США при Трампе стремятся выйти из конфликта, а Европа не готова занять лидирующую роль в поддержке Украины. Российские вооружённые силы с 2022 года укрепились, несмотря на сообщения о значительных потерях. Если украинская армия потерпит неудачу, это создаст серьёзную уязвимость для Европы.

Трудно предсказать, как Россия распорядится своим новым положением. Многое будет зависеть от того, состоится ли нормализация отношений с США и хотя бы с частью европейских стран. Некоторые государства Европы, наиболее враждебные к России, могут продолжать избегать дипломатии, и в российском политическом истеблишменте достаточно антизападных настроений, чтобы ответить тем же. В любом случае, нас, скорее всего, ожидают долгие годы напряжённости с риском распространения конфликта на Молдову, страны Балтии или Польшу.

Что касается Южного Кавказа, то здесь, при условии, что США сокращают своё присутствие, а Европа сосредоточена на Украине, маловероятно, что Запад захочет или сможет «открыть второй фронт». Россия, по крайней мере сейчас, занимает консервативную позицию в регионе. Для Москвы приоритетом остаются стабильность и безопасность на южных границах, а также развитие геоэкономических связей, направленных на евразийскую интеграцию и торговлю. Пока внимание России сосредоточено на Украине, она будет избегать шагов, которые могли бы обострить отношения с другими ключевыми игроками в регионе, особенно с Турцией. Учитывая экономические, геополитические и внутренние вызовы, перед которыми стоят Россия, Иран и Турция, нет оснований ожидать агрессивной конкуренции за доминирование на Южном Кавказе. Наоборот, этим странам выгоднее сотрудничать.

— Может ли нынешняя геополитическая обстановка стать возможностью для стран Южного Кавказа диверсифицировать свои внешнеполитические и экономические ориентиры?

— Безусловно. Сегодняшняя эпоха знаменует собой завершение периода неоконсерватизма. США и их европейские партнёры стремительно теряют как желание, так и ресурсы для активного вмешательства во внутренние дела трёх государств Южного Кавказа. Возможно, самая позитивная новость заключается в том, что разговоры о расширении НАТО на регион, которые велись десятилетиями, теперь отложены на неопределённый срок. Это развитие событий ранее грозило втянуть регион в хаос и войну. Сейчас же появляется шанс на мир и процветание по новым траекториям, хотя этот мир непривычен для тех, кто привык к западному доминированию.

Одновременно формируется, хотя пока и не вполне чёткий, баланс сил между Россией, Ираном, Турцией и Китаем как в регионе, так и в Евразии в целом. Ни одна из этих стран не заинтересована в том, чтобы провоцировать другие ради краткосрочных выгод на Южном Кавказе.

Уже сейчас можно видеть, как Азербайджан пытается воспользоваться изменившейся ситуацией — проводит крупные международные мероприятия и принимает европейских дипломатов, которые теперь высказываются исключительно в положительном ключе. Есть все основания ожидать и изменения риторики в отношении Грузии, особенно после того, как проевропейская оппозиция не принесла результатов, а протесты не стали эффективным инструментом давления. Европе потребуется время, чтобы собраться, и есть сомнения, сможет ли она выступать в качестве серьёзного актора в регионе. Однако в оптимистичном сценарии можно ожидать, что ЕС способен быстро скорректировать свой дипломатический подход к Южному Кавказу и наладить конструктивные отношения со всеми тремя странами региона.

— Насколько устойчивой может быть архитектура безопасности на Южном Кавказе?

— К счастью, одна из главных угроз безопасности в регионе — расширение НАТО — на сегодняшний день исключена из повестки. Кроме того, Россия не может претендовать на роль гегемона на Южном Кавказе: её ресурсы сейчас сосредоточены на завершении конфликта в Украине, и она не в состоянии позволить себе конфронтацию с евразийскими партнёрами, оказывая давление на Грузию, Армению или Азербайджан. Турция и Иран, в свою очередь, стремятся утвердиться как ведущие региональные державы, но их приоритеты лежат вне Южного Кавказа. Анкара направляет усилия на проецирование силы в Сирии и Восточном Средиземноморье, где сталкивается с Израилем и стремится занять лидирующую позицию на Ближнем Востоке. Иран готовится к возможному решающему противостоянию с Израилем, которого он хотел бы избежать, но, возможно, не сможет. Хотя региону удалось избежать прямого втягивания в конфликт между НАТО и Россией, сохраняется риск того, что масштабная война на Ближнем Востоке может повлиять на обстановку на Южном Кавказе.

Тем не менее сейчас открывается хорошее окно возможностей для Азербайджана, Армении и Грузии, чтобы совместно заложить основы устойчивой и долгосрочной архитектуры безопасности. Первый и главный шаг — это нормализация армяно-азербайджанских отношений, без которой построение стабильная региональная безопасность невозможна. Баку, Тбилиси и Ереван имеют общие интересы в развитии прагматичного многовекторного подхода, предполагающего позитивные отношения со всеми соседними странами. Ключевая цель — сформировать восприятие Южного Кавказа как самостоятельного геополитического пространства, а не как «заднего двора» или сферы влияния внешних держав. Будущее безопасности региона напрямую зависит от способности трёх государств находить общие позиции по вопросам, где их интересы в области безопасности неразделимы, прежде чем они будут заключать отдельные соглашения с внешними акторами.

— Как может измениться роль Азербайджана в новой региональной конфигурации в случае окончательной нормализации армяно-азербайджанских отношений?

— Настоящий момент имеет историческое значение для Азербайджана. Баку завершил затяжной и крайне болезненный замороженный конфликт, который долгое время препятствовал региональной интеграции и отнимал значительную часть внимания и ресурсов. Теперь на горизонте появляется возможность, при которой три государства Южного Кавказа смогут работать сообща.

После того как крайне деструктивная позиция Франции была отодвинута в сторону, появляются признаки того, что ЕС может сыграть конструктивную роль в финализации соглашения.

В целом, Азербайджану необходимо проявить высокий уровень государственного мышления и ответственности, чтобы довести процесс до логического завершения и направить регион на путь мира и процветания. Баку — победитель в конфликте, и у Азербайджана есть реальная возможность сыграть позитивную роль, помогая Южному Кавказу выйти из исторической парадигмы зависимости от внешних держав и сформировать общее понимание региональных интересов, основанное на взаимной выгоде для Азербайджана, Армении и Грузии.

— Молчание на аннексию Крыма в 2014 году было проявлением стратегической недальновидности или согласием на создание новой зоны влияния Путина?

— Аннексия Крыма в 2014 году оказалась неожиданной для многих кругов на Западе — так же, как и полномасштабное вторжение в Украину в 2022-м. Хотя Россия заранее давала понять, что предпримет упреждающие шаги, если заметит, что Украину или Грузию пытаются втянуть в НАТО, на Западе почему-то полагали, что Москва не решится применить жёсткую силу для защиты своих «красных линий».

Запад продолжал рассматривать ситуацию как соревнование мягкой силы в постсоветском пространстве — процесс, который, как предполагалось, должен был привести к демократизации и интеграции бывших советских республик в западные структуры. Это, в свою очередь, подрывало бы позиции России и снижало влияние Кремля, что, очевидно, не могло остаться без ответа.

Запад «проглотил» аннексию Крыма в 2014 году, потому что, как и в случае с Грузией в 2008-м, у него не было ни воли, ни конкретных планов для применения жёсткой силы в случае военной агрессии со стороны России. В ретроспективе события 2014 года стали результатом серьёзного просчёта Запада и однозначно свидетельствовали о стратегической недальновидности.

— Вы согласны с тем, что внешняя агрессия России — это реакция на внутреннюю слабость, страх перед распадом и утратой имперской идентичности?

— В значительной степени я считаю, что российская агрессия была мотивирована восприятием собственной слабости по сравнению с Западом. Военные действия в 2014 и 2022 годах прежде всего продиктованы реалистическими расчётами: как не допустить, чтобы баланс сил ещё сильнее сместился в пользу Запада, особенно в странах, граничащих с Россией. В 2014 году Москва стремилась дестабилизировать Украину, чтобы та не смогла вступить в НАТО. Реализация Минских соглашений фактически закрывала бы Украине путь в альянс. В 2022 году решение о вторжении стало выражением раздражения и гнева по поводу отказа Киева при полной поддержке Запада выполнять Минск II. В Москве стали воспринимать все заверения Запада в адрес Украины как прикрытие для истинной цели: вооружить и обучить украинскую армию до уровня, позволяющего ей силой вернуть утраченные территории. Кто-то может назвать это паранойей, но, по-моему, именно так в Кремле и оценивали ситуацию.

Разумеется, за всеми реалистическими мотивами кроется и осознание Москвой того, что Запад имеет более мощные экономические и технологические ресурсы, большую совокупную численность населения и превосходство в ряде других сфер. Россия уязвима, но в то же время стремится с помощью военной силы закрепить свою роль в мировой политике — и в этом есть определённый парадокс. Можно утверждать, что на действия Москвы влияет страх утраты имперской идентичности или повторного распада, но, на мой взгляд, это лишь вторичный фактор. Главной причиной всё же были именно опасения по поводу нарастающего дисбаланса с Западом, что и подтолкнуло Кремль к применению силы для установления «красных линий». Это, конечно, не оправдывает действия России, но помогает понять их логику.

— Считаете ли вы, что Запад провалил стратегическое сдерживание России ещё в 2008 году после войны в Грузии — и за это теперь платит Украина?

— В 2008 году Россия ещё находилась на пути интеграции с Западом — была членом «большой восьмёрки», готовилась к вступлению в ВТО. Хотя Москва вряд ли стала бы полноправным участником либерального мирового порядка, тем не менее всё указывало на то, что ЕС останется её основным торговым партнёром. В 2007 году Путин на конференции в Мюнхене ясно дал понять, что Россия не намерена играть роль младшего партнёра США, как это делает Великобритания, но это не означало, что конфликт с НАТО был неизбежен. Можно было бы договориться о буферной зоне или общей архитектуре безопасности.

Однако в 2008 году Запад объявил о планах по расширению НАТО на Украину и Грузию, что спровоцировало рост напряжённости и, в итоге, первый военный конфликт. При этом важно понимать, что расширение НАТО тогда не было частью какой-то чёткой стратегии сдерживания России. Это была скорее половинчатая политика: в Вашингтоне считали, что смогут справиться с недовольством Москвы без серьёзных последствий. Администрация Буша фактически пошла на риск, пытаясь нанести имиджевый удар по России через Грузию, и, когда всё пошло не по плану и Тбилиси потерпел поражение, реакция Запада была вполне предсказуемой: ни признания собственной вины, ни признания того, что действия НАТО могли быть восприняты Россией как провокация, ни попыток переосмыслить подход.

Таким образом, можно сказать, что провал стратегического сдерживания действительно начался тогда, и нынешняя ситуация с Украиной — это в определённой степени плата за недальновидные решения, принятые в тот период.

— Как вы считаете: расширение НАТО действительно повышает безопасность Европы или создаёт иллюзию контроля на фоне растущей стратегической уязвимости?

— За последние 30 лет мы наблюдаем парадоксальную ситуацию: НАТО последовательно расширяется, при этом уровень оборонных расходов в процентах от ВВП стран-участниц снижался и остаётся существенно ниже, чем в годы Холодной войны. Возникает логичный вопрос: какой союз может одновременно расширяться, провоцировать своего старого противника, сокращать собственные расходы на оборону до уровня, не обеспечивающего даже базового сдерживания — и при этом рассчитывать на рост своей безопасности? Ответ прост: это НАТО. И негативные последствия такого подхода теперь ложатся на плечи будущих поколений европейцев.

Особенно странным это выглядит на фоне энтузиазма, с которым в 2022–2023 годах западные лидеры встречали так называемое второе рождение» Альянса. Но расширение НАТО породило множество системных проблем: как увеличить оборонные бюджеты и набор в армию, чтобы сформировать реальные силы сдерживания на восточном фланге? Как это сделать, если США переключают внимание на Китай? Как функционирует НАТО, если Америка больше не гарантирует свою роль в качестве «последнего рубежа»? Что будет с Альянсом, если Россия провоцирует применение Статьи 5, а ответа нет?

На сегодняшний день безопасность Европы хуже, чем в любой момент после 1989 года. И в этом значительная доля вины лежит на европейских лидерах, которые игнорировали предупреждения, предпочитая слушать самые оптимистичные оценки относительно России и её слабостей. Они не взяли на себя ответственность за собственную безопасность и позволили США — стране, отделённой от Европы океаном — фактически втянуть европейские страны на грань войны с Россией.

Многие европейские политики оказались заложниками либеральной идеологии и своей привязанности к международному порядку, построенному на либеральных ценностях, при этом пожертвовав национальными интересами собственных государств. В 2019 году Эммануэль Макрон назвал НАТО «мозгом мёртвым». Есть основания полагать, что диагноз в 2025 году может оказаться ещё более удручающим.

— Каковы ваши прогнозы относительно будущего Украины до конца 2025 года? Не превращает ли Запад Украину в аналог Афганистана 80-х годов — с целью измотать Россию любой ценой?

— Хотя в западном политическом пространстве действительно звучат подобные идеи, например, со стороны министра иностранных дел Польши, Запад не способен самостоятельно реализовать такой сценарий. В значительной степени развитие ситуации зависит от внутренних общественных процессов в самой Украине. С учётом серьёзных проблем с мобилизацией в Украине и удержанием оборонительных рубежей, на данный момент более вероятным выглядит не масштабное сопротивление России, а возможное внутреннее недовольство и нарастающее давление на правительство Зеленского с целью прекратить войну.

Настоящее анти-российское партизанское движение может возникнуть только в случае, если Россия оккупирует значительную часть территории Украины и свергнет действующую власть. Но я не считаю, что Москва способна или намерена идти на такой шаг. Скорее всего, Россия остановится на линии Днепра, возможно, с взятием Одессы. В Кремле понимают, что попытка захватить и удерживать всю Украину будет обречена: цена подавления сопротивления и удержания контроля окажется слишком высокой.

— Допускаете ли вы возможность фрагментации РФ в ближайшие 10–15 лет? Если да, то какие регионы могут выйти первыми?

— Я не вижу никаких признаков надвигающейся фрагментации России. Это не происходит ни из-за военных усилий, ни из-за экономических трудностей. Первым сигналом могли бы стать проявления националистической мобилизации в республиках, но мы пока очень далеки от этого. Москва внимательно следит за распределением ресурсов в такие регионы, и многие из них, особенно беднейшие, даже выиграли от нынешней военной экономики. Больше недовольства, вероятно, наблюдается в таких городах, как Москва и Санкт-Петербург, но большинство оппозиционных сил либо покинули страну, либо находятся в тюрьмах.

Гораздо более вероятным сценарием представляется крах украинского государства — это стало бы колоссальной трагедией для украинского народа и ударом по европейской безопасности. Однако в целом важно понимать, что обе стороны в этой войне пока ведут ограниченные боевые действия. Это не тотальная война, как во Второй мировой, когда происходила полная мобилизация мужчин и экономики. Мы ещё не достигли той точки, где возможно полное разрушение государственности — ни в России, ни в Украине. Обе стороны способны вынести гораздо больше потерь и страданий, прежде чем такая перспектива станет реальной.

— На фоне ослабления США и усиления Азии сможет ли Европа выработать автономную стратегию или она обречена на зависимость?

— Европе жизненно необходимо двигаться в сторону стратегической автономии. Фиаско отношений с Трампом по целому ряду вопросов вызвало серьёзную тревогу в европейских столицах, но из-за глубокой зависимости от США европейские лидеры вынуждены это скрывать. Вместо открытого протеста они выстраиваются в очередь на приём в Вашингтон, чтобы сказать приятные слова и заручиться поддержкой.

Однако построение реальной стратегической автономии — это грандиозный проект, который займёт не меньше десяти лет. Нужно постепенно отказаться от десятилетий экономической и оборонной зависимости от США. Но как достичь автономии без настоящей армии и развитой оборонной промышленности? ЕС пока не является полноценным суверенным государством, хотя и обладает валютой, границами и другими признаками государственности. Тем не менее Брюссель анонсирует смелые и амбициозные планы по перевооружению. Мы действительно вступаем на неизведанную территорию.

Как согласовать производство вооружений и систему закупок, чтобы перевооружение не разорило европейские экономики? Как принимать военные решения в союзе из 30 стран, если они с трудом могут договориться по ключевым вопросам? Откровенно говоря, раньше было проще: Америка командовала, платила и принимала решения. Теперь это в прошлом, и никто не знает, как европейские лидеры справятся со множеством своих коллективных проблем. Но совершенно очевидно: действовать нужно быстро.