Сальватор Сантанжело: Гибридная устойчивость Кремля и поддержка Китая предотвратили повторение советского краха

Выбор Эр-Рияда в качестве места проведения подчеркивает растущую роль Саудовской Аравии как геополитического посредника и свидетельствует о переходе к многополярной дипломатии. Транзакционный подход Трампа, вероятно, ориентирован на краткосрочные выгоды, такие как энергетические соглашения или давление на Украину, тогда как Путин стремится не только к снятию санкций, но и к официальному признанию российских сфер влияния. Однако в отличие от саммитов времен холодной войны, данная встреча лишена институциональной поддержки, что снижает ее долгосрочную значимость. Об этом в эксклюзивном интервью Minval заявил итальянский аналитик, политолог Сальватор Сантанжело, комментируя переговоры США и России в Эр-Рияде.

— Как встреча Эммануэля Макрона с Дональдом Трампом повлияет на дальнейший ход переговорного процесса по Украине?

— Стремление Макрона к «стратегической автономии» может столкнуться с транзакционным подходом Трампа к НАТО. Хотя Франция могла бы продвигать европейские интересы на украинских переговорах, доминирование США, вероятно, возобладает. Влияние Макрона во многом зависит от внутриполитического баланса в странах ЕС, что остается сложной задачей, учитывая пророссийские настроения Венгрии.

— Чем нынешняя ситуация отличается от событий эпохи Горбачева и его переговоров с Рейганом? Может ли Кремль оказаться в положении, похожем на СССР в 1980-х?

— 1980-е годы характеризовались жесткой биполярной структурой, а последующий распад СССР был обусловлен системной экономической слабостью и внутренними уязвимостями. Сегодня Россия остается региональной державой, зависящей от углеводородов, но способной проецировать влияние на глобальном уровне за счет асимметричной тактики — кибератак и дезинформации. Хотя западные санкции и военная поддержка Украины ослабили Москву, гибридная устойчивость Кремля и поддержка Китая предотвратили повторение советского краха. При этом усталость от войны, похоже, первой проявилась на Западе. В отличие от прошлого, текущая динамика менее идеологизирована и сосредоточена на прагматичном балансе сил.

— Какой сценарий завершения переговоров США и России по Украине вы считаете наиболее вероятным? Может ли этот дипломатический процесс привести к новому формату глобальной безопасности, где Россия займет определенное место в новой мировой системе?

— Замороженный конфликт или раздел Украины остаются вероятными сценариями, однако может сформироваться более широкая архитектура безопасности, учитывающая региональные интересы России и предполагающая ее постепенную реинтеграцию в обновленные европейские структуры. Это может включать ограничения на расширение НАТО и усиление энергетической взаимозависимости. Однако дефицит доверия и продолжающийся конфликт в Украине значительно осложняют этот вариант. «Новая Ялта» маловероятна; вместо нее мировой порядок, скорее всего, будет определяться фрагментарным многосторонним подходом.

— Многие эксперты утверждают, что Европейский союз утратил способность влиять на процессы и политически ослаблен. Какие страны могут претендовать на роль новых лидеров в Европе?

— Фрагментация ЕС обусловлена как внутренними разногласиями (например, венгерским вето), так и внешними кризисами. Милитаризация Польши и ее атлантистская ориентация укрепляют ее позицию как регионального лидера, в то время как Италия может опираться на свои средиземноморские связи. Однако лидерство в ЕС может децентрализоваться, перерастая в тематические коалиции — по вопросам климата, обороны и других стратегических направлений. Более мелкие государства, такие как страны Балтии, будут играть активную роль в формировании конкретных повесток. Франко-германский тандем остается ключевым, но его влияние ослабло.

— В контексте кризиса в Германии и Франции можно ли ожидать появления новых центров силы в Европе, таких как Польша или Великобритания?

— Стратегическая напористость Польши укрепляет ее роль ключевого игрока, особенно в сфере безопасности на восточном фланге Европы. После Brexit Соединенное Королевство сосредоточилось на глобальных альянсах, таких как AUKUS, что ослабило его влияние в ЕС. Однако без структурных реформ ни одно государство не сможет полноценно заменить франко-германское лидерство. Европейская мощь останется размытой, а возникающие временные коалиции будут заполнять стратегические пробелы.

— Каковы могут быть долгосрочные последствия возможного соглашения между Россией и США для европейской безопасности? Может ли Италия играть роль ключевого переговорщика между Россией и Украиной, или эта функция полностью перешла к США?

— Соглашение между США и Россией может маргинализировать Европу, усилив ее стремление к стратегической автономии, например, через развитие сил быстрого реагирования ЕС. Исторические связи Италии с Россией дают ей потенциал для посредничества, однако его реализация зависит от единства внутри ЕС. Без сплоченности Европа рискует оказаться в реактивной роли, в то время как США и Китай будут доминировать в глобальной дипломатии.

— Можно ли считать политику Трампа, направленную на ослабление китайско-российского партнерства, началом новой холодной войны между США и Китаем?

— Попытки ослабить китайско-российское партнерство могут временно обострить их отношения, но общие антигегемонистские интересы и экономическая взаимодополняемость (энергетика vs. технологии) способствуют сохранению стратегического выравнивания. Это не возвращение к холодной войне, а форма многополярного соперничества, где экономические инструменты и региональные блоки, такие как БРИКС+, противостоят однополярному влиянию США.

— Каких изменений в политическом курсе Германии можно ожидать после этих выборов? Можно ли говорить о конце либеральной эры в Европе или это временное явление?

— Правый сдвиг ХДС и рост популярности АдГ свидетельствуют об отходе от центризма эпохи Меркель. Энергетический прагматизм и увеличение военных расходов постепенно вытесняют либеральный идеализм. Хотя «европейская либеральная эра» переживает кризис, институты могут адаптироваться через зеленую и цифровую трансформацию, сохраняя ключевые ценности в обновленных формах.

— Может ли Анкара играть ключевую роль в переговорах о прекращении огня или мирном соглашении?

— Уникальное положение Турции как члена НАТО, черноморской державы и экономического партнера России позволяет ей играть роль посредника, что подтверждается зерновыми соглашениями и урегулированием в Сирии. Амбиции Эрдогана в региональном лидерстве делают Анкару ключевым, хотя и прагматично-корыстным посредником, особенно в вопросах контроля миграционных потоков и развития беспилотной дипломатии.

— Как изменится политика Трампа на Южном Кавказе в отношении Азербайджана в свете его сближения с Россией?

— Энергетические ресурсы и географическое положение делают Баку стратегическим партнером. Трамп может укрепить военное сотрудничество для сдерживания Москвы, но это несет риск обострения ситуации в Карабахе. Однако сложный баланс Азербайджана между Россией и Турцией требует осторожного подхода, чтобы избежать геополитической дестабилизации.

— К чему, с вашей точки зрения, может привести нынешнее охлаждение отношений между Баку и Москвой?

— Сближение Азербайджана с Турцией и Западом может подорвать российское влияние на Кавказе, перенаправляя энергетические коридоры, такие как TANAP, в обход российских сетей. Это может спровоцировать жесткую реакцию Кремля, например, через усиление связей с Арменией, или ослабить ОДКБ, открывая ЕС новые возможности для диверсификации энергопоставок.

В заключение следует отметить формирование динамичной многополярности, борьбу ЕС за сохранение влияния и усиление позиций средних держав, таких как Турция и Польша, которые маневрируют в соперничестве США и Китая. Вместо исторических аналогий акцент смещается на современные вызовы гибридной войны и экономической взаимозависимости.