Смерть адвоката в евлахском отеле и деградация сострадания

Иногда одна новость способна рассказать об обществе больше, чем целые социологические отчёты.

Так случилось и на этот раз — с сообщением о смерти 37-летнего адвоката Элкина Керимли, найденного в отеле в городе Евлах. По сообщению Qafqazinfo.az, смерть наступила в результате приема лекарства.

Печальная, частная история превратилась в публичную аутодафе под публикацией новости в соцсети Facebook на официальной странице упомянутого медиа-ресурса: десятки комментариев, где вместо сочувствия — обвинения, вместо вопросов — ярлыки.

«Женатый мужчина в отеле — значит, грех», «нечего было туда идти», «получил по заслугам» — эта грубая логика демонстрирует, насколько легко общество готово разорвать человека даже после смерти.

Толпа без лица

Толпа — древний персонаж истории и литературы. Она осуждала Сократа за «развращение молодёжи», гналась за Галилеем, смеялась над безумным Гамлетом.

В ней нет ни памяти, ни сострадания — только мгновенная уверенность в своей правоте. Комментарии под новостью будто написаны одним человеком — оскорблённым, подозрительным, лишённым эмпатии.

Здесь слово «отель» стало символом распутства, а не места отдыха (при чем в данном случае, скорее всего, делового); здесь факт смерти уступил место воображаемому «греху».

Это — не новость о человеке. Это диагноз обществу, уставшему думать, но не уставшему судить.

Рефлекс на чужую боль

Писатель Альбер Камю говорил: «Бунтующий человек утверждает, что есть предел, через который нельзя переступить». Сегодня мы видим, как этот предел исчезает.

Когда смерть становится поводом для морализаторства, общество теряет не только вкус к правде, но и способность быть человечным.

Где-то в комментариях затерялось несколько простых голосов: «Он был хорошим человеком», «Был адвокатом, мог быть там по работе», «Почему вы осуждаете умершего?» — но в потоке злобы их почти не слышно. Толпа не любит нюансов; ей нужны виновные, а не истина.

От сострадания — к «цифровому камню»

Когда-то человек, бросавший камень в другого, понимал, что камень тяжёлый. Теперь он лёгкий — это всего лишь комментарий. Но вес греха остался тем же.

Мы перестали видеть в смерти тайну, а в человеке — сложность.

Нам проще поверить в «таблетку» и «любовницу», чем в то, что жизнь может оборваться без скандала и без смысла.

Проще судить, чем скорбеть.

И всё же — единственный выход из этого морального оцепенения остаётся тем же, что и во времена Сократа: учиться думать и помнить, что за каждой новостью стоит человек, а не сюжет.

Может быть, через сто лет историки, разбирая наши цифровые хроники, скажут: «Это было общество, которое комментировало всё — даже смерть».

И если мы не научимся хотя бы молчать перед трагедией, нас будет некому оправдать.