Убить как можно больше… горячая тема

10 июня в австрийском городе Грац прогремела новая трагедия. Очередная — увы, уже почти привычная — "школьная бойня", унесшая жизни не менее одиннадцати человек. Как водится, убийца покончил с собой. И как всегда, искать в этих кровавых событиях логику нет необходимости. Её попросту нет. Есть лишь мечта о мимолётной славе, изуродованная психика, жаждущая хоть какого-то самоутверждения и, как бы банально это ни звучало, культура, превратившая насилие в товар и развлечение.

Когда общество болеет, оно продуцирует не идеи, а трагедии. И массовое насилие становится симптомом куда более глубокой болезни. В этом смысле современная цивилизация, давно переставшая быть оплотом гуманизма, напоминает скорее ржавеющий механизм: внешне он все ещё работает, но внутри — сплошь коррозия, ржавчина и гниль.

Мы живем в эпоху информационного вампиризма, где трагедии — самое эффективное топливо рейтингов. И каждый убийца прекрасно знает, что содеянное им обязательно покажут, расскажут и растолкуют до мелочей

В бессмысленной жестокости нет ничего нового. Истории знаком «амок» — внезапное безумие, охватывающее человека, как это происходило на островах Малайского архипелага, когда спокойно сидевший человек внезапно вскакивал и бросался убивать всех подряд. Причем остановить его можно было только уничтожив. Стефан Цвейг описал этот феномен в одноимённом рассказе, в котором показал, что амок — это не спланированное убийство, а вспышка внутреннего хаоса — разрушительная, но стихийная.

Однако современная "школьная бойня" - совсем другой случай. Это не иррациональный всплеск, а хладнокровно продуманное, заранее подготовленное массовое убийство - не мрак архетипов и не культурная одержимость, а продукт социального и медийного расчета.

Первая крупная бойня в современной школьной истории произошла 20 апреля 1999 года в средней школе Columbine High School в штате Колорадо, США. Два подростка, вооружённые до зубов, убили пятнадцать человек и ранили девятнадцать. Они готовились несколько месяцев, писали манифесты, снимали видео. Их мотивом были не месть и не ярость, а извращённая, но в их понимании, вечная слава.

Амок — это не спланированное убийство, а вспышка внутреннего хаоса — разрушительная, но стихийная

С тех пор Колумбайн стал своеобразным «брендом», к которому приурочивали новые бойни. Его цитировали, повторяли, старались воспроизвести с максимальной точностью. Самой страшной из таких трагедий стала бойня в Вирджинском технологическом университете в 2007 году, когда студент из Южной Кореи Чо Сын Хи убил 32 человека и прежде, чем покончить с собой, разослал в СМИ видеопослание с жалобой на духовную пустоту.

"Я умираю, как Иисус Христос", - написал он.

Это была демонстрация. Перформанс. Манифест, выраженный языком массового убийства.

30 апреля 2009 года бойня произошла и у нас, в Азербайджанской государственной нефтяной академии. Тринадцать погибших, тринадцать раненых. География ширилась, но механика оставалась прежней.

Что мы знаем о таких людях? К сожалению, немного. Ведь большинство из них умирают на месте преступления. Самоубийство, как правило,  входит в сценарий, оно планируется изначально. Тем не менее, на базе множества случаев можно составить обобщённый социальный портрет.

Бойня произошла и у нас, в Азербайджанской государственной нефтяной академии. Тринадцать погибших, тринадцать раненых

Люди, совершающие подобное, замкнуты, неудовлетворены собой, склонны к нарциссизму и паранойе. Они живут в ощущении собственной недооценённости и презрения со стороны общества. Они не просто одиноки, а уверены, что в их одиночестве виноват окружающий мир.

Человек, решившийся на массовое убийство себе подобных, не всегда выглядит как бунтарь или агрессор. Наоборот — серая, ничем не примечательная фигура, которую толком никто не замечает. И именно эта незамеченность и есть та критическая точка, с который и начинается обратный отсчет очередной трагедии.

Эти люди не ищут конкретного врага или обидчика. Они ищут сцену, поскольку их цель — убить как можно больше. Без пощады. Без стратегии выживания, поскольку финальной сценой этого трагедии является самоубийство главного героя.

У этих людей нет настоящей религии, ее заменяет фетиш насилия. Они увлечены оружием, фильмами, играми, образами массовых убийц… Они питаются информационным мусором, где кровь — не цвет трагедии, а элемент дизайна.

Самое страшное заключается в том, что эти убийства заразны, а масс медиа, как ни парадоксально, становятся ретрансляторами вируса насилия. Потому, что делают из убийц пусть отрицательных, но, все-таки, героев. Они показывают кадры расправы над беззащитными, публикуют манифесты убийц, анализируют их шаги… Словно пишут методичку, учебник, который читают, осмысливают и повторяют другие убийцы.

Идея добиться славы посредством убийства отнюдь не нова. Но только наше общество довело её до тривиальной реализации.То самое общество, в котором самоутверждение через труд, творчество и любовь уже давно обесценено, а путь к славе лежит через хайп, скандал или убийство.

Колумбайн стал своеобразным «брендом», к которому приурочивали новые бойни. Его цитировали, повторяли, старались воспроизвести с максимальной точностью

Помню, в день бойни в ADNA один из азербайджанских телеведущих гордо заявил:

«Наша съёмочная группа первой прибыла на место трагедии!..»

После чего добавил с плохо скрываемой горечью:

«У нас эксклюзивные кадры, но, к сожалению, по этическим соображениям мы не можем их показать".

 Это "к сожалению" прозвучало, как ворчание обиженного каннибала, которому не дали снять пробу…

Мы живем в эпоху информационного вампиризма, где трагедии — самое эффективное топливо рейтингов. И каждый убийца прекрасно знает, что содеянное им обязательно покажут, расскажут и растолкуют до мелочей. Он знает, что станет широко известной личностью.

Помню, в день бойни в ADNA один из азербайджанских телеведущих гордо заявил: «Наша съёмочная группа первой прибыла на место трагедии!..»

Да, на пятнадцать минут. Но благодаря пятнадцати гробам.

Когда человек ощущает себя лишним, неуслышанным, отвергнутым, но видит, как такой же как он купается благодаря пролитой крови в лучах посмертной славы, он делает то же самое. Так замыкается цепь насилия, так школьные бойни становятся ритуалом нового варварства.

Это не индивидуальные преступления, это тяжелая социальная болезнь. А общество, которое отказывается это признавать, продолжает сеять зерна новых бойнь, каждая из которых — зеркало, которое мы разбиваем вновь и вновь, чтобы не видеть в нем своё отражение.

Но оно все равно там.

И оно в крови.