Время хищников: Иран, Израиль и рождение новой архитектуры войны АНАЛИЗ от Baku Network

Автор: Эльчин Алыоглу, директор Baku Network

На сайте Baku Network опубликована статья о военном столкновении между Ираном и Израилем.

Day.Az представляет полный текст статьи:

Лето 2025 года ознаменовалось беспрецедентной эскалацией конфликта между Ираном и Израилем - столкновением, которое более не укладывается в рамки прокси-войн и взаимных угроз. Переход от опосредованных боевых действий к прямым ударам между двумя государствами стал не просто нарушением привычной логики ближневосточной напряжённости, а началом глубинной трансформации всего регионального порядка. Впервые за десятилетия линия конфронтации пересекла территориальные и тактические границы, приобретя форму открытого межгосударственного противостояния.

События развиваются стремительно: авиаудары Израиля по ключевым военным и ядерным объектам Ирана, массированный ответ Тегерана с применением баллистических ракет и ударных дронов, параллельная активизация "Хезболлы" и йеменских хуситов, дипломатические манёвры США, осторожная реакция ЕС - всё это формирует новую архитектуру кризиса, где привычные механизмы сдерживания стремительно обесцениваются. В центре внимания - угроза выхода Ирана из Договора о нераспространении ядерного оружия (ДНЯО), которая может не только дестабилизировать Ближний Восток, но и стать поворотной точкой в истории глобальной безопасности.

Происходящее - не просто вспышка регионального насилия. Это системный кризис с далеко идущими последствиями. На кону не только судьба двух государств, но и устойчивость международного порядка, выстроенного на остатках послевоенного мира.

Конфликт между Ираном и Израилем десятилетиями развивался по модели "серой зоны" - через кибератаки, точечные удары, деятельность прокси-групп. Однако с начала 2025 года парадигма изменилась. 13 апреля израильская система "Хец-3" впервые не смогла перехватить иранскую гиперзвуковую ракету, нацеленную на военные объекты в Хайфе. Этот эпизод стал демонстрацией стратегического прорыва Ирана и, по сути, ударом по репутации израильской обороны.

Ответ Израиля был ограничен и несинхронизирован: как сообщает Axios, несмотря на активное лоббирование, Иерусалим не получил согласия от администрации Трампа на совместную операцию по подавлению ядерной инфраструктуры Ирана. В сложившейся конфигурации США, занятые внутренней консолидацией и конфронтацией с Китаем, отказываются от участия в масштабных ближневосточных кампаниях.

18 мая член комиссии по национальной безопасности Меджлиса Эбрахим Резаи публично заявил, что "Ирану пришло время выйти из ДНЯО". Это высказывание, сделанное на фоне отменённых переговоров в Омане, где иранская делегация, по словам дипломатов, собиралась представить "компромиссный пакет предложений" США, стало тревожным сигналом для всей архитектуры нераспространения.

Глава МИД Ирана Аббас Арагчи заявил, что Исламская Республика "не стремится к ядерному оружию", но готова "выйти из соглашения, если его соблюдение не приносит безопасности". По его словам, удары по Израилю были "исключительно мерами самообороны", и если Иерусалим прекратит агрессию, Иран остановит свои ответные действия.

Таким образом, Иран использует возможность выхода из ДНЯО не как шаг к ядерной бомбе per se, а как рычаг давления на международное сообщество - прежде всего на США - с целью возобновления сделки на приемлемых условиях.

С начала апреля Израиль начал распространять призывы к эвакуации среди иранского населения в районах, где, по данным ЦАХАЛ, расположены оборонные и научные объекты. Это беспрецедентная тактика психологического давления, направленная на создание внутри-иранского напряжения. Одновременно израильские источники сообщают о подготовке к "ограниченному удару", якобы с целью нейтрализации конкретных объектов ядерной программы.

Однако такой шаг будет сопряжён с риском полномасштабного конфликта. Гибридная среда, в которой оперируют хуситы, Хезболла, иракские шиитские группировки и СДС, может мгновенно превратиться в горячую - и Тель-Авив это понимает.

Символом текущего конфликта становится сетевая война: хуситы в Йемене угрожают уничтожением военных объектов США и ЕС в случае вмешательства в пользу Израиля. В условиях, когда Запад едва восстанавливает позиции в Красном море после серии атак на торговые маршруты, новые удары по западным объектам, включая базы в Джибути или Иордании, могут создать двойной кризис - энергетический и логистический.

Сложность заключается в том, что действия хуситов, "Хезболлы" или шиитских милиций в Ираке не контролируются напрямую Тегераном, но тесно увязаны с его стратегической повесткой. Любой "перегиб" может стать казусом, втягивающим США в прямое столкновение.

С 2015 года, когда была подписана Совместная всеобъемлющая программа действий (СВПД), прошло 10 лет. Сегодняшняя дипломатическая обстановка намного жёстче: Израиль демонстративно отвергает любое возвращение к формату сделки, Иран не доверяет Западу, а Китай и Россия лишь декларативно поддерживают Тегеран, избегая прямого участия в эскалации.

Более того, дипломатические источники из Маската сообщают, что Иран на отменённой встрече в Омане был готов к "замораживанию чувствительных элементов программы" в обмен на поэтапную отмену санкций. Этот сигнал мог бы стать основой для нового соглашения, но окно возможностей стремительно закрывается.

Этнический фактор: неявные линии напряжения

Одной из уязвимостей Ирана, которая обостряется под воздействием внешнего давления, остаются этнические линии раскола. Примером служит Южный Азербайджан - исторический регион с преобладающим азербайджанским населением, где за последние месяцы фиксируются проявления протестной активности, рост политической мобилизации и усиление дискурса о культурной и административной автономии. Согласно докладу Центра ближневосточных исследований при Университете Анатолии (май 2025), "возросшая милитаризация и акцент на национальную безопасность создают для центра стимулы к ужесточению контроля, что, в свою очередь, усиливает отчуждение и недовольство среди этнических сообществ".

Складывается парадоксальная ситуация: попытки властей подавить и предотвратить возможную фрагментацию усиливают ту самую центробежную динамику, которую режим стремится сдержать. Международное внимание к правам этнических меньшинств в Иране, особенно на фоне резонансных докладов Human Rights Watch и Amnesty International о репрессиях в Тебризе, Урмии и Ардебиле, способно укрепить международную легитимность этих движений и расширить спектр внешнего давления на Тегеран - уже не только по вопросам ядерной программы, но и по линии прав человека.

Внутриполитическое равновесие: между прагматизмом и радикализмом

Внутри иранского режима нарастает напряжённость между гражданским правительством, представленным президентом Масудом Пезешкианом, и мощным силовым блоком во главе с Корпусом стражей исламской революции (КСИР). По информации, полученной от аналитиков из Международного института стратегических исследований (IISS), "КСИР всё более централизует не только контроль над оборонной политикой, но и ключевые решения по дипломатическим и экономическим вопросам, фактически вытесняя министерства и ослабляя роль кабинетной исполнительной власти".

Это создаёт двойной кризис управления: с одной стороны, усиливается институциональный разрыв между ветвями власти; с другой - возрастает риск, что КСИР в условиях кризиса попытается взять на себя неформальное или формальное доминирование над всей политической системой. В перспективе это может привести либо к постепенной военизации власти, либо - в случае провала - к внутриэлитному расколу.

Углубляющееся противостояние между прагматиками и радикалами способно при определённых условиях перерасти в раскол внутри самой исламской элиты, и даже - в смену политической парадигмы". Особенно в случае, если кризис затянется, а экономическая ситуация продолжит ухудшаться.

Экономика: уязвимость под санкционным давлением

На фоне нарастающей напряжённости Иран сталкивается с уже хроническими экономическими проблемами, которые усугубляются новой волной санкций. С апреля 2025 года США и их союзники по G7 объявили о дополнительных ограничениях, касающихся поставок иранской нефти, доступов к международной системе SWIFT и запрета на экспорт ключевых технологий в сфере энергетики и телекоммуникаций.

По оценке МВФ, инфляция в Иране в мае достигла 43% в годовом исчислении, курс риала упал на 18% по отношению к доллару с начала года, а уровень бедности среди городского населения вырос до 38%. Всё это делает Иран особенно уязвимым к социальному напряжению: с одной стороны - рост цен и безработицы, с другой - снижение возможностей государства поддерживать систему субсидий и льгот, особенно в провинциях с высоким уровнем этнической фрагментации.

Внутренние протесты, зафиксированные в Исфахане, Казвине, Тебризе и Бендер-Аббасе, демонстрируют, что социальная повестка в Иране всё чаще соединяется с политическими и идентичностными требованиями. Как отметил иранский экономист Саид Мехрани (университет Шарифа), "в этот раз протесты, скорее всего, выйдут за рамки экономического негодования: общество требует не только хлеба, но и участия".

Региональные и международные импликации

Военное давление со стороны Израиля, в условиях усиливающейся координации с Саудовской Аравией и Объединёнными Арабскими Эмиратами, создаёт у Тегерана ощущение окружённости и вынуждает его активизировать связи с Москвой и Пекином. Однако эффективность этих альянсов остаётся ограниченной: ни Россия, погружённая в собственные геополитические вызовы, ни Китай, заинтересованный в стратегической стабильности ради инициативы "Пояс и путь", не готовы к прямому вовлечению в ближневосточную конфронтацию.

Таким образом, Иран остаётся в стратегической изоляции, сталкиваясь с расширяющимся санкционным полем, внутренними рисками дестабилизации и необходимостью удерживать влияние в Ираке, Сирии, Ливане и Йемене. Все эти направления требуют ресурсов, кадров и внимания, чего становится всё труднее обеспечить при ухудшающемся положении внутри страны.

Военные удары, за которыми последовали политические призывы к смене режима в Тегеране, демонстрируют, что Иерусалим более не ограничивается стратегией сдерживания. Вместо этого он перешёл к тактике разрушения инфраструктурных и символических основ Иранской Республики. Речь идёт не о локальной операции, а о попытке изменить баланс сил в регионе - пусть даже ценой дестабилизации крупного государства. Однако успех этой стратегии - далеко не предопределённое событие.

Новая парадигма: от превентивной обороны к проактивной дестабилизации

Официальный пресс-релиз канцелярии премьер-министра Израиля Биньямина Нетаньяху содержал прямой призыв к иранскому народу восстать против режима. Почти синхронно с ним с заявлением на фарси выступил Реза Пехлеви - наследный принц династии, свергнутой в 1979 году, который давно позиционирует себя как светскую альтернативу теократическому правлению.

Такое совпадение во времени и риторике, по оценке экспертов Института изучения войны (ISW), свидетельствует о комплексной политико-информационной кампании, координируемой за пределами Ирана. Главная цель - не просто нанесение военного ущерба, а расшатывание доверия граждан к способностям режима Хаменеи защитить страну.

Обратная сторона стратегического давления

Несмотря на разрушения, информационную дестабилизацию и усиление международной изоляции, режим в Тегеране не проявляет признаков распада. Напротив, как показал анализ социологического центра GAMAAN (исследования проводятся среди иранцев за пределами страны), большая часть граждан сохраняет критическое отношение к внешнему вмешательству, даже на фоне глубокой неудовлетворённости внутренней политикой.

Именно это делает текущую стратегию Израиля рискованной. Теоретически, удары могли бы вызвать раскол в элитах или спровоцировать восстание. Но фактически, как подчёркивает аналитик International Crisis Group Али Ваэзи, военное давление часто приводит к мобилизации вокруг власти. В Иране это особенно вероятно, учитывая опыт восьмилетней войны с Ираком, который до сих пор воспринимается как символ национального выживания.

Тем более что КСИР, несмотря на частичную утрату кадров, продолжает контролировать ключевые элементы государства - от сил безопасности до крупнейших секторов экономики. И без политической альтернативы, способной предложить приемлемый сценарий для большинства, даже ослабление централизованной власти не ведёт автоматически к смене режима.

Проблема оппозиционного поля заключается не только в разрозненности, но и в утрате легитимности. Организация "Моджахедин-э Хальк" (МЭХ), несмотря на поддержку со стороны ряда американских политиков, в том числе бывших советников администрации Трампа, остаётся крайне непопулярной в самом Иране. Ассоциация с режимом Саддама Хусейна во время ирано-иракской войны и закрытый характер организации делают её нежелательным кандидатом даже для умеренных противников Хаменеи.

Реза Пехлеви, хоть и обладает известностью в иранской диаспоре, не имеет ни институциональной базы внутри страны, ни поддержки среди ключевых центров влияния, включая университетскую молодёжь и рабочий класс. Его кооперация с Израилем может быть воспринята не как прагматизм, а как свидетельство внешнего контроля, что лишь усиливает опасения по поводу неоколониального вмешательства.

Ответный ракетный удар Ирана по объектам в Негеве и Хайфе, хоть и имел ограниченные последствия, стал важным сигналом. Он продемонстрировал: несмотря на уязвимость, Тегеран способен к сдержанному, но координированному ответу. По данным Al Monitor, Тегеран провёл консультации с Москвой и Пекином до нанесения удара - с целью избежать чрезмерной эскалации, способной вовлечь США в конфликт.

Вашингтон, в свою очередь, занимает двойственную позицию. С одной стороны, администрация Трампа твёрдо поддерживает Израиль. С другой - в экспертных кругах всё громче звучат опасения, что расширение конфликта может подорвать позиции США в регионе. По оценке RAND Corporation, продолжение израильских ударов без стратегической концепции мирного перехода в Иране может привести к эффекту "управляемого коллапса", который некому будет контролировать.

Хрупкая эффективность: удары по ядерной инфраструктуре

Израильская стратегия превентивного устрашения традиционно опирается на высокоточные удары по военным и ядерным объектам противников. Однако нынешние атаки, несмотря на демонстративный масштаб, не достигли однозначного успеха. По данным МАГАТЭ и спутниковым снимкам, нанесённый удар по Натанзу действительно вывел из строя часть оборудования по обогащению урана, но основные центрифуги были переброшены в подземные комплексы.

Учитывая эти данные, можно заключить: эффективность ударов Израиля - ограничена. В краткосрочной перспективе они сдерживают развитие ядерной программы, но не разрушают её критическую инфраструктуру.

Судя по последним сообщениям разведывательных структур США и Германии, Иран не спешит отвечать масштабной эскалацией, предпочитая гибридную стратегию с опорой на прокси-группы и экономическую выносливость. Это соответствует модели асимметричного сдерживания, где основной ресурс - не ракеты, а время.

В израильском истеблишменте нет единства в оценке ситуации. Эхуд Барак, бывший премьер-министр и глава Минобороны Израиля, в интервью Yedioth Ahronoth признал: "Мы не можем позволить себе долгую войну. Наш арсенал ограничен, система ПРО перегружена, а резервистская армия не создана для затяжных кампаний".

Это высказывание отражает центральную дилемму: Израиль может наносить точечные удары, но длительное противостояние усиливает уязвимости - как экономические, так и внутреннеполитические.

С другой стороны, Иран - страна, обладающая автономной военной промышленностью, устойчивыми логистическими цепочками и опытом ведения войны в условиях международной изоляции. По данным Стокгольмского института исследований проблем мира (SIPRI), Тегеран увеличил производство баллистических ракет на 24% за последние 18 месяцев, в то время как импорт высокоточных систем был ограничен лишь доработкой российских и китайских технологий.

Несмотря на явную конфронтацию, конфликт пока не перешёл порог, за которым следует прямое вмешательство международных игроков. США, при администрации Дональда Трампа, публично заявили о поддержке права Израиля на самооборону, но не демонстрируют готовности к масштабной военной интервенции.

Госсекретарь Майк Помпео, вновь вернувшийся в центр внешнеполитических решений, на закрытом брифинге для членов Сената, по данным Axios, заявил: "Наш интерес - не втянуться в войну, а сохранить сдерживание. Израиль должен понимать, что поддержка не безусловна".

Европейский Союз, в свою очередь, ограничивается дипломатическими призывами к "сдержанности с обеих сторон", несмотря на глубокие внутренние разногласия между Францией, Германией и Польшей. Москва и Пекин занимают выжидательную позицию, наращивая рычаги влияния в регионе, в том числе через экономические и военно-технические каналы.

Не менее важным фактором является внутриполитическая динамика обеих стран. В Иране после президентских выборов и усиления Революционной гвардии (КСИР), ключевые решения всё чаще принимаются вне традиционной дипломатической и гражданской вертикали.

Али Реза Тавакколи, бывший посол Ирана в Ливане, в интервью Al-Mayadeen подчёркивает: "Это не кризис Тегерана - это структурный переход к стратегии прямого сдерживания. Мы не ищем войны, но и не будем её избегать, если вопрос касается суверенитета".

В Израиле ситуация не менее напряжённая: правительство Нетаньяху сталкивается с падением рейтинга, растущим давлением ультраправых сил и протестами против судебной реформы. Эти факторы влияют на стратегические решения, превращая внешнюю угрозу в средство внутриполитической мобилизации.

Июньская операция "Ам Калави" знаменует собой качественно новый этап в противостоянии между Исламской Республикой Иран и Государством Израиль. Впервые за десятилетие предметом атаки стали не только объекты инфраструктуры, но и ядро человеческого капитала ядерной программы Ирана - высокопоставленные учёные и специалисты, обладавшие уникальной компетенцией в области ядерных технологий, материаловедения и физики реакторов.

Согласно официальному сообщению Армии обороны Израиля, в результате целевой операции были ликвидированы девять высокопоставленных специалистов, тесно вовлечённых в разработку ключевых направлений иранской ядерной программы. Каждый из них занимал стратегически значимую позицию в научной и прикладной иерархии. В опубликованном списке фигурируют:

Ферейдун Аббаси - ведущий эксперт в области ядерной инженерии, в прошлом возглавлял Организацию по атомной энергии Ирана. Его имя неоднократно упоминалось в западных санкционных списках как связанное с предполагаемыми военными компонентами ядерной программы; Мухаммад Мехди Тахранчи - физик-теоретик, президент Исламского университета Тегерана, активно участвовавший в интеграции университетской науки с государственными программами в сфере ракетных и ядерных технологий; Акбар Матализада - инженер-химик, работавший над созданием компонентов, используемых при обогащении урана и в системах охлаждения ядерных реакторов; Саид Барджи - специалист по материаловедению, занимавшийся разработкой устойчивых к радиации сплавов и покрытий для ядерных установок; Амир Хассан Фахи - физик, принимавший участие в прикладных исследованиях по моделированию процессов внутри реакторов и систем диагностики; Абд аль-Хамид Минучехр - эксперт по ядерным реакторам, ранее участвовал в проектах по модернизации исследовательских реакторов на территории Ирана; Мансур Асгари - физик, чья работа, по оценкам израильской стороны, была связана с прикладными исследованиями в области энергетических установок двойного назначения; Ахмад Реза Зоэльфакри Дариани - инженер-ядерщик, занимавший руководящие должности в структуре Национальной ядерной организации, специализировался на разработке критических узлов реакторных систем; Али Бакаи Карими - инженер-механик, курировавший проекты, сопряжённые с точным машиностроением в рамках оборонной промышленности.

По утверждению израильских источников, все эти специалисты входили в ядро программы, обладая не только глубокой технической экспертизой, но и институциональной памятью, критически важной для функционирования всей системы ядерных разработок в Иране.

С точки зрения военной стратегии это - операция по десакрализации научной инфраструктуры, не имеющая прецедента в современных конфликтах.

Израильский подход демонстрирует изменение парадигмы: от разрушения объектов - к разрушению компетенций. Логика такова: реакторы и центрифуги можно восстановить, но заменить поколения исследователей - гораздо труднее. Этот расчёт не лишён оснований. На протяжении двух десятилетий Иран формировал замкнутую систему прикладных знаний, включая военные аспекты, - систему, в значительной мере персонифицированную. Это объясняет, почему уничтожение конкретных фигур - Аббаси, Барджи, Зоэльфакри и других - расценивается в Тель-Авиве как "невосполнимая потеря".

Тем не менее, вопрос о правовой и этической легитимности подобных действий остаётся открытым. Ни одно международное соглашение не признаёт научную деятельность - даже в рамках спорных программ - допустимой целью для прямого вооружённого устранения. Израиль, тем не менее, исходит из презумпции прямой угрозы своему существованию, аргументируя действия положением Устава ООН (статья 51) о праве на индивидуальную самооборону.

Консервативные круги, близкие к Корпусу стражей исламской революции (КСИР), интерпретируют удары как акт открытого нарушения суверенитета. Неслучайно в иранской прессе всё чаще звучит сравнение с "террористическими методами времён войны в Ливане". Впрочем, и этот дискурс сопровождается признанием: операция ЦАХАЛ была высокотехнологичной, точечной и блестяще реализованной.

Для внешнеполитических наблюдателей важна и другая перспектива: атака демонстрирует изменение международных правил игры. Она происходит в условиях неработающего ядерного соглашения (JCPOA), при фактическом бездействии МАГАТЭ и молчаливом одобрении ряда западных стран. Это создаёт опасный прецедент: если устранение учёных в рамках "возможной военной программы" считается допустимым, то где проходит граница между превенцией и эскалацией?

По данным израильских военных, операция "Ам Калави" была подготовлена в течение шести месяцев. В ней участвовали:

Аналитическое управление ЦАХАЛ, включая профильные специалисты по Ирану; Военно-воздушные силы, осуществившие координированные удары по нескольким адресам; Разведка "Моссад", предоставившая агентурную и спутниковую информацию.

Особую значимость имела идентификация целей в условиях городской застройки. Использовались алгоритмы слежения, основанные на ИИ, и перехваты закрытой коммуникации. По сути, речь идёт о гибридной операции, где традиционные методы сочетаются с передовыми технологиями разведки XXI века.

Тонкость в том, что Израиль не признал нарушений воздушного пространства третьих стран, а Тегеран пока не представил доказательств пуска с территории за пределами Ирана. Таким образом, пространство для дипломатического ответа оказалось сужено.

Внутри страны давление на власти возрастает. Радикальные элементы требуют зеркального ответа, вплоть до атак на израильские интересы за пределами региона. В то же время прагматическое крыло в окружении президента Эбрахима Раиси призывает к "асимметричным мерам": кибератакам, дипломатическим усилиям, работе с МАГАТЭ.

Любая ошибка в этом контексте чревата более широкой конфронтацией, которая способна выйти за рамки традиционного ирано-израильского конфликта и втянуть в игру США, Ливан (через "Хезболлу"), Йемен и даже Ирак.

Впервые с времён Холодной войны международное сообщество наблюдает удар по научной элите как части военно-стратегической инфраструктуры. Это разрушает постулат о нейтральности науки в условиях межгосударственных конфликтов. И если на Западе такие действия воспринимаются как "необходимая самооборона", то в глобальном Юге и в исламском мире они вызывают растущую тревогу. Убийство учёных без суда, в отсутствие международного мандата, может быть воспринято как подрыв основ правового порядка в сфере международной безопасности.

Утрата рычага: "Хезболла" вне игры

На протяжении более тридцати лет "Хезболла" оставалась для Ирана ключевым инструментом проецирования силы на израильском направлении. С момента своего становления в 1980-х годах организация эволюционировала из шиитского подполья в одну из наиболее боеспособных нерегулярных армий региона. Её арсенал включал от 100 до 200 тысяч ракет различного класса, включая иракские "Фатх", иранские "Зелзал" и дроны с возможностями автономного наведения. Подразделения "Радван" - аналог спецназа - были подготовлены для рейдов вглубь израильской территории. В 2017-2023 гг. Израиль открыто заявлял, что "Хезболла" представляет для него "экзистенциальную угрозу".

Однако в 2024 году баланс изменился. Секретная операция израильских ВВС в октябре 2024 года нанесла удар по командным пунктам "Хезболлы" в долине Бекаа и южном Ливане. Среди погибших - ключевые командиры, включая Хасана Насраллу. Как отмечает аналитик Института стратегических исследований в Лондоне Джулиан Барнс, "Израильу впервые удалось лишить "Хезболлу" центров принятия решений, действуя по модели decapitation strike, ранее применяемой лишь в американских операциях против "Аль-Каиды"".

Не менее важным оказался геополитический сдвиг: в ноябре 2024 года режим Башара Асада потерпел поражение в результате массовых протестов и военного мятежа. С этим событием была разрушена логистика по снабжению "Хезболлы" через Сирию. Коридор "Иран - Ирак - Сирия - Ливан", известный как "Шиитский полумесяц", де-факто прекратил своё существование. Это изолировало "Хезболлу" и превратило её в тяжёлое, но обезоруженное наследие.

С потерей "Хезболлы" Иран оказался в крайне сложной дилемме: либо реагировать на атаки напрямую, рискуя вовлечением в полномасштабную войну, либо сохранить стратегическое терпение, демонстрируя уязвимость. Выбор был сделан в пользу симметричного ответа - запуска дронов и баллистических ракет. Однако эффект оказался скорее политическим, нежели военным.

Как замечает бывший заместитель главы МАГАТЭ Олли Хейнонен, "атака Ирана имела эффект манифеста, но не нанесла стратегического ущерба. Израиль усилил свою легитимацию как актор, защищающий население, а Иран выступил в роли эксплицитного агрессора".

Успех Израиля объясняется не только превосходством в технологиях разведки и ВВС, но и способностью использовать внутренние противоречия в иранской системе власти. По мнению профессора Джозефа Брауда из Американского совета по ближневосточной политике, "в последние годы в иранской элите усилилось соперничество между КСИР и структурой президента. Это приводит к "утечке" информации, которую Израиль успешно использует". В частности, некоторые источники указывают, что перед атакой на Тегеран были перехвачены маршруты передвижения высокопоставленных лиц, в том числе генералов КСИР. Это позволило провести атаку с высокой точностью.

Кроме того, Тель-Авив действует на фоне широкой региональной координации. Несмотря на охлаждение отношений с Иорданией и Египтом, Израиль сохраняет тесный контакт с Саудовской Аравией, которая остаётся заинтересованной в сдерживании Ирана. Неофициальные каналы связи с ОАЭ и Бахрейном продолжают функционировать, и, как утверждает The Wall Street Journal, они используются для обмена разведывательной информацией.

Конфликт пока не перешёл в фазу полномасштабной войны. Но баланс сил изменился. Израиль впервые продемонстрировал способность проецировать силу на территорию Ирана без участия союзников. Иран, в свою очередь, оказался вынужден действовать напрямую, утрачивая пространство стратегического манёвра.

По мнению французского аналитика Бруно Терре (IFRI), "эта эскалация знаменует собой конец эры прокси-войн. Иран и Израиль переходят к открытому противостоянию". При этом последствия могут быть куда глубже. Если Израиль продолжит атаку на ядерную инфраструктуру Ирана, последний может приостановить участие в Договоре о нераспространении ядерного оружия, что станет геополитической точкой бифуркации для всего Ближнего Востока.

... На наших глазах разрушается прежняя конфигурация ближневосточной безопасности. Противостояние Ирана и Израиля больше не ограничивается прокси-механизмами или разведывательными операциями. Это уже не конкуренция стратегий - это конкуренция устойчивости государств. Израиль действует наступательно и системно, Иран - обороняется в условиях сужающегося пространства для манёвра. И хотя прямой победы не добилась ни одна из сторон, стратегическое равновесие, существовавшее с начала 2000-х, фактически уничтожено.

Возникает новая реальность, в которой прежние аксиомы - больше не работают. И чем дальше идёт эскалация, тем очевиднее: на карту поставлена не просто региональная стабильность, но сама архитектура ближневосточного порядка.

Конфликт между Ираном и Израилем - не просто столкновение двух государств, а проявление фундаментального кризиса международного порядка, основанного на принципе сдерживания. В эпоху фрагментации глобальной власти и ослабления механизмов коллективной безопасности, подобные конфликты становятся не исключением, а правилом.

Пока международные игроки колеблются, а региональные акторы наращивают наступательные возможности, окно для дипломатии сокращается. И именно сейчас, на фоне гиперзвуковых ракет, подорванного доверия и геополитического хаоса, возникает главный вопрос: способен ли мир предотвратить катастрофу - или он снова приближается к ядерной черте?

Нынешняя эскалация - это не просто обмен ударами. Это - схватка двух концепций будущего Ближнего Востока. Израиль делает ставку на принудительную трансформацию Ирана как условие собственной безопасности. Тегеран - на выживание и мобилизацию национального сопротивления. Однако обе стороны ограничены: Израиль - международной реакцией и внутренним политическим кризисом, Иран - экономической эрозией и отсутствием союзников, готовых к прямому вмешательству.

Пока ни одна из сторон не демонстрирует признаков готовности к компромиссу. Но в этом и заключается парадокс: чем дольше сохраняется напряжённость, тем выше вероятность неуправляемого сценария - от внутреннего коллапса в Иране до региональной войны с вовлечением внешних игроков.

В обозримой перспективе, самым рациональным выходом мог бы стать возвращение к ограниченным переговорам при посредничестве нейтральной стороны - возможно, при участии Катара или Швейцарии. Однако для этого необходим сигнал: со стороны Ирана - о готовности к деэскалации, со стороны Израиля - о стратегической переоценке долгосрочных целей.

Стабильность на Ближнем Востоке сегодня зиждется не на силе, а на пределе силы. И пока этот предел не осознан, ни одна из сторон не может считать себя победителем.