Запад хочет паузы, чтобы ввести войска : Сергей Марков о переговорах в Стамбуле ИНТЕРВЬЮ

На фоне усиливающихся разговоров о возможности переговоров между Москвой и Киевом при посредничестве Турции, в экспертной среде участились споры о реальности такого сценария и его последствиях.

О том, почему Россия с недоверием относится к инициативам Запада и каковы условия для потенциального перемирия, Vesti.az поговорил с российским политологом, директором Института политических исследований Сергеем Марковым.

– Сергей Александрович, как вы оцениваете возможность перемирия и переговоров между Киевом и Москвой, о которых заговорили в контексте Анкары?

– Смотрите, в нынешних условиях ни перемирие, ни переговоры невозможны — по крайней мере, в том формате, о котором говорят западные столицы. Все достаточно просто: Франция и Великобритания хотят перемирия, чтобы использовать паузу и ввести свои оккупационные силы на территорию Украины. Причем речь идет о стратегических городах — Киеве, Львове и Харькове.

Кроме того, они планируют разместить в Польше и Румынии мощные системы ПРО и ПВО, чтобы прикрыть свои подразделения на украинской территории. Это позволит им «войти в войну» плавно и без политических потрясений у себя дома. Потому что в условиях активных боевых действий продавить такую операцию через парламенты и общественное мнение им крайне сложно. А вот под прикрытием перемирия — вполне реально.

Поэтому Россия не пойдет на перемирие, если не получит четких и жестких гарантий, что никаких иностранных войск на территорию Украины введено не будет. Это первое. Второе — перемирие нужно Западу и Украине, чтобы провести перевооружение и мобилизацию. Сегодня украинские мужчины массово уклоняются от призыва, скрываются. А в случае перемирия — исчезнет фактор страха, начнется активный призыв, и за три месяца они могут набрать десятки тысяч человек. В итоге Украина получит более сильную армию.

Через пару месяцев перемирия боевые действия возобновятся, но уже с усиленной украинской стороной. России такой сценарий совершенно не нужен.

– Владимир Путин заявил о готовности к переговорам без предварительных условий и уже обсудил эту инициативу с президентом Турции Реджепом Тайипом Эрдоганом. Как вы считаете, состоятся ли переговоры в Стамбуле и что за ними стоит?

– Путин действительно предложил провести прямые переговоры, и важно, что речь идет именно о Стамбуле. Это означает, что он хочет вернуться к уже начатому формату — так называемым стамбульским переговорам.

А что принципиально в этом формате? Прежде всего, там был зафиксирован ключевой принцип демилитаризации Украины. Это означает введение лимитов на численность украинской армии, на объемы тяжелого вооружения, а также на его размещение. Говоря проще: артиллерия — не ближе 50 километров от линии фронта, системы залпового огня — не ближе 100 километров. То есть вооружения не должны доставать до зоны боевых действий.

Кроме того, в Стамбуле был озвучен и другой важный пункт — отмена запретов на использование русского языка на Украине. Это принципиально. Ведь смысл конфликта, как его видит Москва, — в том, что Запад пытается превратить Украину в антироссию. И запрет русского языка — один из столпов этой политики. Поэтому возвращение к формату стамбульских переговоров для Путина — это попытка закрепить те договоренности, которые, с его точки зрения, отражают интересы России.

– Хорошо, но ведь ни Запад, ни тем более Киев вряд ли согласятся на частичное разоружение, особенно в условиях текущей войны, которая продолжается уже четвертый год. Конфликт ожесточенный, конца ему пока не видно, стратегического прорыва нет ни у одной стороны. Как в этой ситуации Киев может согласиться на демилитаризацию без четких гарантий безопасности, без уверенности, что Россия не возобновит наступление?

– Если говорить о гарантиях безопасности для Украины, то они предлагались неоднократно. Но главное, с нашей точки зрения, — это возвращение Украины к демократическому устройству, каким оно было до 2014 года. Украина жила бок о бок с Россией 23 года, с 1991 по 2014-й, и никаких серьезных проблем между странами не было.

Поэтому, если в Украине будет демонтирован нынешний радикальный режим, безопасность восстановится автоматически. В этом и есть, по сути, подлинная гарантия мира для самой Украины.

- Но ведь Украина требует других, более ощутимых гарантий безопасности — например, в формате международных гарантов.

- Я понимаю, но именно то, о чем я говорил, и есть реальная гарантия. Пока Украина сохраняет нынешний радикальный, антироссийский режим, никакие внешние гарантии не сработают. Рядом с Россией такой режим не может чувствовать себя в безопасности. Россия всегда будет рассматривать его как угрозу и, соответственно, будет стремиться его устранить.

Если же Украина вернется к более нейтральной и демократической модели, которая существовала до 2014 года, — никакие дополнительные гарантии просто не понадобятся. Безопасность будет обеспечена естественным образом.

– А возможен ли компромиссный вариант, при котором Украина частично получит желаемые гарантии, но при этом не будет восприниматься как антироссия?

– Да, это вполне возможно. Все достаточно просто: если Украина отказывается от роли антироссии, то ключевые претензии Москвы снимаются. В таком случае можно, например, ввести миротворческий контингент из нейтральных государств в зону конфликта — это допустимо.

Что касается украинской армии, даже при демилитаризации ее численность может остаться достаточно серьезной — речь идет не об ослаблении, а о разумных лимитах.

Главное требование России — это закрепленный нейтралитет Украины. Он должен быть прописан в Конституции и зафиксирован международным договором, подписанным Россией, США, Францией, Великобританией и Китаем. Это будет настоящая цена безопасности.

Кроме того, Украина вполне может стать членом Европейского союза. Насколько я понимаю, Россия не в восторге от этой идеи, но прямого возражения нет. В ЕС — пожалуйста, но без НАТО и антироссийской риторики.

– Хорошо. А как вы оцениваете ситуацию с точки зрения международного права, учитывая, что не все страны признают новые территории Украины, находящиеся под фактическим контролем России? Станет ли вопрос признания и снятия санкций предметом переговоров? Или это не будет обязательным условием со стороны Москвы?

– Здесь важный момент. Конечно, Россия выступает за снятие санкций — но не делает из этого приоритет. Позиция проста: введение или снятие санкций — это дело самих государств. Если они хотят продолжать антироссийские ограничения — пожалуйста. Если посчитают, что это им невыгодно — пусть отменяют.

Россия не будет умолять, торговаться или платить за отмену санкций. Да, этот вопрос может обсуждаться на переговорах, но он не ключевой. Для Москвы гораздо важнее другое — прекращение репрессий против Русской православной церкви, прекращение уголовного преследования русскоязычных активистов, например, адвокатов, общественников. Это — реальные условия. А санкции? Пусть Европа сама решает, насколько ей это нужно.

– Хорошо, но, насколько я понимаю, санкции будут ужесточаться, особенно в отношении энергетического сектора России — нефти и газа. Это же напрямую бьет по российскому бюджету. Разве это не повод для беспокойства?

– Пусть вводят. Как известно, российская экономика сейчас растет быстрее, чем европейская. Мы развиваем торговлю и сотрудничество с другими странами, и постепенно замещаем утраченные рынки.

Да, санкции наносят ущерб — но не только нам. Европа и США сами страдают от них не меньше. Если они хотят вредить себе — это их выбор.

Еще раз подчеркну: вопрос санкций не является критически важным для России. Мы не собираемся за это торговаться, упрашивать или что-то уступать взамен.

– Сергей Александрович, такой вопрос. Как известно, на Параде Победы присутствовал председатель КНР Си Цзиньпин. У него состоялась продолжительная — около семи часов — встреча с президентом России Владимиром Путиным. По итогам переговоров было заявлено о достигнутых договоренностях, но деталей в открытых источниках немного. В СМИ появилась информация, что обсуждался проект «Сила Сибири-2». Как вы оцениваете текущее развитие российско-китайских отношений и к чему, на ваш взгляд, они стремятся? Особенно интересна фраза Си Цзиньпина о том, что Россия находится в авангарде формирования нового мирового порядка. Что он имел в виду?

– Думаю, речь идет прежде всего о многополярности. Новый мировой порядок, о котором говорит Си Цзиньпин, — это порядок, в котором больше нет однополярного доминирования США. Россия давно последовательно выступает за многополярный мир.

Кроме того, речь идет о создании альтернатив глобальным структурам, контролируемым Западом. Россия сейчас по факту исключена из многих международных механизмов, в первую очередь — западных финансовых, экономических и информационных систем. Поэтому она вынуждена выстраивать параллельные — свои собственные — институты глобализации. Это тоже элемент нового мирового порядка: когда не одна структура, а несколько, и ни одна из них не является монополистом.

Вот именно это и имелось в виду: Россия, в силу обстоятельств, оказалась в авангарде этих перемен. Не по выбору, а по необходимости. И Китай видит в России одного из главных участников формирования новой глобальной архитектуры мира.

— Хорошо, но насколько успешно, на ваш взгляд, продвигается создание альтернативных механизмов — например, новой системы, аналогичной SWIFT, и формирование нового глобального центра влияния в лице так называемого глобального Юга? Насколько реально это становится устойчивой альтернативой западной системе?

— Здесь нужно понимать, что глобальный Юг — это не единый центр, и БРИКС тоже не является полноценной политической организацией в западном смысле. БРИКС — это платформа координации между странами с независимым суверенитетом. Там нет общей внешней политики, нет общего командного центра. Это не альтернатива НАТО или ЕС. Это — сеть суверенных государств, сотрудничающих на основе взаимных интересов.

Что касается альтернатив SWIFT — процесс запущен. Уже формируются параллельные платежные системы, в первую очередь китайские. Пока говорить о полной эффективности рано, но важно, что монополия SWIFT постепенно размывается. Это значит, что США и Европа теряют эксклюзивный контроль над мировой финансовой системой. Это и есть первый шаг к новой модели глобализации — более многополярной и менее зависимой от Запада.