Русский след в Карабахе: ящики с боеприпасами вместо дипломатии АКТУАЛЬНО от Эльчина Алыоглу

Автор: Эльчин Алыоглу, директор Baku Network, специально для Day.Az

Осень 2020 года. Кавказ застыл между прошлым и будущим, дыша гарью, словно изломанный организм, в котором каждое сердце билось в ожидании удара. Туман, обволакивавший горы Карабаха, сплетался с дымом пожарищ, и казалось, что воздух натянут, как древняя струна кяманчи, готовая лопнуть в тишине. Международные посредники, уставшие и опустошенные от бесконечных мизансцен переговоров, вновь исполняли привычный ритуал: звонки, протоколы, пресс-релизы. Но их слова тонули в пустоте, как древние монеты в черной воде, - не имея силы остановить судьбу. И именно в этот миг над Каспием прорезался другой звук - гул тяжелых крыльев.

Ил-76 и громадные Ан-124 "Руслан" один за другим ложились на полосу ереванского "Эребуни". Ночь становилась свидетелем разгрузки ящиков с боеприпасами, контейнеров с противотанковыми системами, тюков с горючим. Это был не жест сочувствия союзнику, не братский дар, но циничный металл войны, кровь, застывшая в железе. Западные разведки в тревоге писали депеши, а в Баку понимали: Кремль вновь разыгрывает свою вечную шахматную партию, где пешки - народы, а жертва приносится лишь ради сохранения фигур на доске.

Но осень 2020-го не была вспышкой хаоса, внезапной прихотью. Она стала логическим продолжением тридцатилетней стратегии. Чтобы услышать смысл этого грохота над Арменией, нужно вернуться в 1990-е - к руинам империи, где рождались новые государства и новые войны. Тогда Россия, потерявшая Варшавский договор и прибалтийские форпосты, судорожно искала опору. Кавказ вновь оказался воротами к югу - к морям, транзитам, к нефти и газу. В московской логике здесь не могло возникнуть самостоятельное государство, тем более такое, как Азербайджан, связанный с Турцией и обладающий энергетическим ключом.

Игра в долгую началась именно тогда. Карабах был превращен в "вечный конфликт", в механизм, который можно разогревать или охлаждать по воле Москвы. Армения стала заложницей - вроде бы союзницей, но союзницей, привязанной к российским базам, к кредитам, к обещанию защиты, которое каждую минуту могло обернуться удавкой зависимости. Кремль создавал архитектуру оккупации не танками одними, но тонкой политической резьбой. Это была не только логистика оружия, но и дипломатическое вето, превращавшее переговоры о мире в театральные постановки. Это была иллюзия миротворчества, за которой скрывалось искусное раздувание костра. Старый имперский прием: так же, как в XIX веке царские генералы "усмиряли" Кавказ, продавая одни племена другим, так и на исходе XX столетия Москва формировала буфер - пространство управляемого хаоса, где чужая кровь платила за чужую гегемонию.

И потому осенью 2020 года, когда над Каспием гремели двигатели российских самолетов, это был не звук настоящего, а эхо прошлого. Эхо 1990-х, когда Кремль, впервые ощутив пустоту вокруг себя, выучился управлять хаосом и держать регионы на коротком поводке войны. Армения вновь оказывалась инструментом чужой воли, а Карабах - ареной, где укреплялся московский бастион.

Но история любит повороты. На этот раз Азербайджан встретил вызов другим - не тем разоренным и слабым государством, каким он был в девяностые, а зрелым и уверенным, выстроившим собственный фундамент силы. И потому осень 2020-го стала не только войной. Она стала трещиной в монументальной конструкции, возведенной Кремлем. Трещиной, через которую в кавказскую историю прорвался новый свет: решимость Азербайджана больше не быть пешкой в чужой партии.

Ведь история редко дарит эпохам возможность завершиться без боли. Конец Советского Союза стал именно такой агонией: не триумфом освобождения, а падением империи, привыкшей диктовать и распоряжаться судьбами миллионов. Для Москвы распад оказался не катарсисом, а национальной травмой. Недаром спустя годы Владимир Путин назовет его "величайшей геополитической трагедией XX века".

И вот - Кремль стоит среди руин собственного мира, лихорадочно перебирая инструменты, чтобы удержать то, что ускользает. И рождается новая формула - "ближнее зарубежье". По сути, это не термин, а эвфемизм: завуалированное признание, что Россия не может больше владеть, но все еще хочет контролировать. Так появляются замороженные конфликты - словно ржавые якоря, которые должны удерживать бывшие республики в орбите Москвы.

Азербайджан в этой шахматной партии выглядел фигурой слишком самостоятельной. Республика, богатая нефтью, связанная узами тюркского братства, с лидером Абульфазом Эльчибеем, который дерзко произносил слова о сближении с Южным Азербайджаном, о разрыве с Москвой и возвращении к корням. Это звучало как вызов. И напротив - Армения: маленькая, уязвимая, но жадно ищущая опоры. Она сама протянула руку Москве, готовая на вечную зависимость в обмен на защиту.

И тогда Кремль выбрал роль акушера чужой беды.

Оккупация Карабаха и семи прилегающих районов не возникла внезапно, как стихийное бедствие. Она была подготовлена, выношена и приведена в жизнь при помощи России. Доказательства этого не из области слухов, а из документально подтвержденных фактов.

Когда в мае 1992 года начался вывод советских войск из Армении, 366-й мотострелковый полк словно растворился, оставив после себя тяжелую технику. Но "оставил" - не то слово: вооружение передали армянским формированиям, как мать вручает новорожденного в руки повитухи. Т-72, БМП, артиллерия - все это стало не просто трофеем, а фундаментом наступательной мощи. Эксперты говорят о пятидесяти танках, восьмидесяти боевых машинах пехоты, тридцати бронетранспортерах. Это не "случайность", это система.

А за техникой последовали люди. Русские офицеры, солдаты - официально "в отпуске" или "уволенные в запас". Но в их руках была память о военной школе, умение обращаться с тем, что для неподготовленных армянских ополченцев оставалось мертвой железякой. Они приносили опыт, стратегию, систему управления. Их имена и лица сохранились в хрониках той войны - будто тени, стоящие рядом с армянскими бойцами.

И была еще одна тень - тень радиоэфира и спутниковой разведки. Данные о передвижениях азербайджанских войск стекались к армянским штабам, словно капли росы в чашу. Российские каналы снабжения - через Гюмри, через военные склады и базы - позволяли гнать потоком оружие, топливо, добровольцев.

В результате к весне 1994 года, когда в Бишкеке подписали протокол о прекращении огня, Армения владела не только Карабахом, но и семью прилегающими районами. Двадцать процентов суверенной территории Азербайджана оказались под оккупацией. Более семисот тысяч азербайджанцев стали беженцами на своей земле. Это не просто цифры. Это разорванные семьи, опустевшие села, обугленные дома. Это жизнь, превращенная в бесконечное ожидание возвращения.

Москва стала не наблюдателем, а главным режиссером этой трагедии. И если Карабахский конфликт был рождением призрака, то акушерскими руками, прижавшими к груди оккупацию, были руки Кремля.

Оккупация свершилась - но одной лишь грубой силы было недостаточно. Ей требовалась узаконенная оболочка, мнимая легитимность, ритуал дипломатического "освящения". И здесь Россия вновь сыграла по своей вечной партитуре: возжечь пожар, а затем явиться в пепелище в образе спасителя, арбитра, хранителя "мира".

В 1992 году рождается Минская группа ОБСЕ - тройка сопредседателей: Россия, США и Франция. Казалось бы, треугольник равных. Но вершина, на которой восседала Москва, уже тогда бросала густую тень на все сооружение. Любая инициатива, что предполагала реальный вывод войск, возвращение беженцев или восстановление территориальной целостности Азербайджана, мгновенно вязла в болоте "переговорных форматов". Россия изощренно превращала конфликт в бесконечную симфонию отсрочек, пауз, "рабочих документов" и "дорожных карт", ни одна из которых не вела к цели.

И пока в зале заседаний гремела эта дипломатическая опера-буффа, за сценой разыгрывалась иная драма - куда более весомая, материальная.

1998 год. Для Еревана - роковой поворот. Для будущего - долговая пропасть. Россия, все еще ведомая дряхлеющим Борисом Ельциным, подписывает с Арменией "Соглашение о дружбе, сотрудничестве и взаимной помощи". Звучит почти романтически, словно из арсенала классических клятв. Но вместе с "дружбой" пришел пакет договоренностей, в которых было больше железа, чем чувств.

Москва щедро открывает складские ворота и предоставляет Еревану вооружений и техники на миллиард долларов. Миллиард - слово, звучавшее для обнищавшей Армении конца девяностых почти как мифическое. Но это был не дар, не щедрый жест союзника. Это был кредит - тяжелый, как гиря, надолго повисший на шее государства, заблокированного Азербайджаном и Турцией, обессиленного войной и экономической разрухой.

Что же скрывалось в этих поставках? SIPRI и иные аналитические институты фиксировали холодные строки: дивизионы С-300, стратегические щиты, обещавшие "небо в клетку"; ударные вертолеты Ми-24, словно реликт афганской войны, теперь призванный стеречь армянские рубежи; танки Т-72, обновленные, оживленные новыми двигателями и прицелами; самоходные артиллерийские установки, противотанковые комплексы, стрелковое оружие, боеприпасы, системы связи. Все то, что превращает армию не в символ, а в живой организм войны.

Для крошечной страны с населением в три миллиона душ эта военная дотация казалась гигантской броней, не соразмерной ее телу. Но вся эта мощь имела один источник крови - Москву. Обслуживание, запчасти, подготовка офицеров, военные доктрины - все шло из России и держало Армению в зависимом повиновении.

Так создавалась не армия, а марионетка, чьи мышцы и сухожилия натянуты нитями из Москвы. Россия не просто снабдила союзника оружием. Она встроила его в собственное тело, сделала своим протезом на Кавказе. Это был "soft power" без нежности - мягкая сила, обернувшаяся железным хомутом. Империя вновь показала свое искусство: даря союзнику оружие, она дарила ему и долговую кабалу, от которой не было спасения.

В этих сделках, в этих миллиардах, в этих танках и ракетах уже звучал приговор целому десятилетию: "заморозка" как проклятие, статус-кво как золотая клетка, из которой нельзя вырваться без крови. Девяностые стали временем иллюзий, когда под видом "мира" укреплялся фундамент будущей войны. И долг, выписанный в 1998-м, стал не только экономической кабалой Армении, но и долговой петлей, которую Москва затягивала все сильнее, удерживая свой маленький форпост в объятиях до боли крепких.

Эпоха Путина - это время, когда туманная формула "ни войны, ни мира" обрела плоть и кровь. Конфликт перестал быть лишь трагедией народов - он превратился в инструмент, в шахматную фигуру, которую Москва переставляла с холодной расчетливостью, выверяя каждый ход.

Для Армении этот затянувшийся конфликт был больше, чем война - он стал национальной мифологией. Экономический застой, социальная апатия, разъедающая коррупция - все можно было списать на образ "осажденной крепости", где враг у ворот и потому нужно забыть о хлебе насущном. В такой логике военная блокада подменяла собой реформы, а мечта о возвращении к "старой карте" заменяла любую стратегию будущего.

Для Азербайджана рана оставалась открытой, кровоточащей. Миллиарды уходили в армию, в оборонный щит, без которого невозможно было даже вздохнуть свободно. Каждый дипломатический шаг приходилось взвешивать на весах осторожности: не спровоцировать Москву, не вызвать нового давления, не дать повода для нового удара.

Для России же этот конфликт был золотоносной жилой. Она держала в руках рычаг, с помощью которого могла направлять судьбы двух стран. Стоило Еревану или Баку пошевелиться в сторону НАТО - и рычаг опускался, напоминая о кровоточащей незаживающей ране.

Оружейные караваны тянулись в обоих направлениях. В Армению техника поступала по "братским" внутриблоковым ценам, словно подтверждая иллюзию союзничества в ОДКБ. Российские военные учили армянских офицеров, модернизировали технику, а 102-я база в Гюмри стояла не как щит против Турции, а как кандалы, сковывающие саму Армению. Российские пограничники, стерегущие армяно-турецкую и армяно-иранскую границы, лишали Ереван даже воображаемой самостоятельности: Армения становилась анклавом под внешним управлением.

Но в этой шахматной партии Москва не забывала и об Азербайджане. Кремль щедро отпускал оружие и Баку, как бы давая понять: "и вы у нас под присмотром". Но искусство заключалось в тонкой дозировке: Армения получала больше, качественнее, выгоднее. Классическая формула старых империй: вооружай обе стороны, но оставляй перевес за одной, чтобы управлять равновесием.

Так рождалась система, похожая на часовой механизм: каждая шестеренка крутилась слаженно, а маятник - конфликт - не останавливался ни на миг. Москва лишь подзаводила этот маятник, чтобы стрелки истории шли в нужном направлении.

... И вновь - огни посадочной полосы, идущие навстречу приземляющимся в Эребуни самолетам. В их грузовых отсеках, словно в чреве троянского коня, таились ящики со смертью - оружие, которое Россия торопливо бросала в Армению накануне великого перелома. Почему? Зачем понадобилось Москве вдыхать в умирающий гарнизон карабахского фронта эту искусственную, обреченную "жизнь"?

Ответов несколько, и все они из старого арсенала имперской школы. Армения при Пашиняне, пришедшем к власти на волне "бархатных" лозунгов, слишком вольно заигрывала с Западом. Она позволяла себе поднимать голову, забывая о том, чьей тенью живет. И потому оружие становилось для Кремля двойным символом - и пряником, и кнутом. "Мы тебя снабжаем, но помни - твое дыхание у нас в руках".

Но за этим скрывалось и нечто большее: расчет на провокацию. Москва, как опытный игрок на шахматной доске, выставляла новые фигуры, надеясь, что противник сорвется первым. Усиленная армянская группировка могла показаться Еревану зеленым светом для резких действий. Если бы Азербайджан ударил - его обвинили бы в агрессии. Если бы отступил - это сочли бы слабостью. В обоих случаях выигрывала Россия: она укрепляла свою власть над вассалом и снова становилась арбитром.

Был и третий сценарий - заморозка войны в нужной фазе. Москва мечтала о привычной шахматной ничьей, где фигуры расставлены так, чтобы никто не выигрывал, но каждый был вынужден благодарить "миротворца". Армения, подброшенная свежим оружием, могла удержать большую часть оккупированных земель, а затем сесть за стол переговоров уже не как проигравшая, а как "равная сторона".

И наконец, четвертый козырь: предлог для вмешательства. Кремль подспудно ждал момента, когда можно будет ввести "миротворцев" под знаменем ОДКБ и объявить регион своей зоной прямого военного контроля. Карабах превращался бы в новый Калининград - укрепленный плацдарм, вечный узел напряженности.

Но история, словно уставшая от повторов, решила иначе. Россия просчиталась. Она не учла того, что XXI век вышел из окопов прошлого. Азербайджанская армия, вышколенная турецкими инструкторами, дышала другим воздухом: она жила в эпохе беспилотников, а не штыковых атак. Bayraktar TB2 и "дроны-камикадзе" стали теми самыми новыми "чумными крысами", несущими гибель имперской бронетехнике. Российские С-300, гордость военных парадов, оказались беспомощными перед малыми и смертоносными аппаратами.

Война сентября 2020-го оказалась приговором не только для армянской армии, но и для всей концепции российских поставок, десятилетиями цементировавших зависимость Кавказа от Москвы. Пушки и танки, прибывавшие в Эребуни, успели только подчеркнуть - Россия была соучастницей этой трагедии. Три десятилетия она кормила войну, оберегала оккупацию, плела паутину зависимости.

Но в сентябре 2020-го паутина разорвалась. История впервые за долгое время рассмеялась в лицо Кремлю, и смех этот звучал в жужжании беспилотников, в точечных ударах по гордым батареям, в стремительном и беспощадном наступлении новой эпохи. Это была логика расплаты - беспощадная, но неизбежная.

История российских поставок оружия Армении - это не частная деталь дипломатического протокола и не эпизод из будней военной торговли. Это - застывший в бронзе символ целой эпохи имперской политики, где цинизм возведен в ранг государственной доктрины.

Россия, как старый кукловод, в течение десятилетий держала на нитях марионетку, созданную на оккупированных землях Азербайджана. Она снабжала ее оружием, дотировала ее армию, прикрывала ее дипломатически, обменивая все это на бессловесную покорность и добровольный отказ от самостоятельной политики. Чужое горе - трагедия сотен тысяч изгнанников, лишенных домов, и почти миллиона людей, живших под игом оккупации, - становилось разменной монетой в геополитической игре, где человеческая жизнь всегда была дешевле шахматной пешки.

Поставки сентября 2020 года стали последним отчаянным жестом империи, напоминающим судорожный взмах руки утопающего. В них не было стратегической мудрости, лишь горечь утраты контроля, уходящей под пальцами реальности. Кремль вновь признался самому себе: его присутствие возможно лишь там, где догорают пожары, где пепел войны не успевает остыть. Мир и процветание, строительство мостов, а не траншей, - все это для Москвы было страшнее любого поражения. Ведь в тишине и созидании гибнет ее имперская логика, питающаяся конфликтом.

Кремлевские стратеги по-прежнему видели карту Кавказа как шахматную доску, где народы - фигуры, а границы - линии, которые можно перерисовать карандашом на карте Генштаба. Но история, как всегда, оказалась больше и мудрее их комбинаций. В сорок четыре дня, ставшие эпохой, Азербайджан показал миру, что эпоха "разделяй и властвуй" может быть не просто оспорена, но и разрушена. Его армия, вооруженная не только техникой, но и волей, доказала: новая логика будущего сильнее старого имперского архаизма.

Этот урок - не только для Еревана, где с болью пришлось признать конец иллюзий. Он - и для Москвы, чьи булыжные бульвары привыкли к мысли, что время работает на империю. Но время изменило союзников. Теперь оно на стороне тех, кто борется за свободу и достоинство. И в этом безмолвном приговоре истории - есть подлинная расплата за десятилетия цинизма, возведенного в ранг политики.

История, как древний судья, медлит, но не забывает. И приговор ее всегда звучит громче пушек.