Стратегия нацбезопасности США делает Европу вассалом: впереди мучительная перезагрузка ИНТЕРВЬЮ С ИГОРЕМ ПАНКРАТЕНКО

Стратегия национальной безопасности Дональда Трампа фактически фиксирует новый мировой порядок. В обновленной стратегии США Европа больше не рассматривается как союзник, что подрывает трансатлантический формат и бьет по единству западного блока.

Однако, с другой стороны, масштабы европейских инвестиций в американскую экономику настолько велики, что именно Европа теоретически способна нанести удар по финансовой устойчивости США.

О новой трамповской стратегии и о том, какие глобальные процессы она запускает в мире, в интервью Vesti.az рассказал политолог и востоковед Игорь Панкратенко.

— Как вы оцениваете новую Стратегию национальной безопасности США? Не создается ли у вас впечатление, что это скорее предвыборные обещания Дональда Трампа, а не тщательно продуманная и взвешенная концепция национальной безопасности?

Коллега, вы задали точный и острый вопрос. И он требует не сухого пересказа пунктов документа, а понимания самой его природы. Потому что эта стратегия — она как капля ртути: с одной стороны — холодный, отполированный металл государственного планирования, с другой — живая, подвижная, опасная субстанция, разбегающаяся в разные стороны и проникающая во все щели текущего политического момента.

Что мы видим в 2025 году? Мы видим не проект, а протокол об инвентаризации после битвы за власть. Битва выиграна. И теперь победитель вскрывает сейфы предыдущей администрации, выбрасывает одни бумаги и на их место кладет свои. И стратегия по нацбезопасности — главный такой документ. Он говорит не «что мы хотим сделать», а «в какой реальности мы отныне живем».

Причем, реальность эта описана жестко, даже грубо. Весь изящный, сложный, многоуровневый миропорядок, который два с лишним десятилетия выстраивала американская элита, объявляется условно пригодным для списания. На его место ставят простые, как молоток, категории. Есть «мы» — Америка как осажденная крепость, чьи стены — это тарифы, чей ров — это ограничения на технологии, а гарнизон — это возрождаемая промышленность. И есть «они» — не однородная масса «автократий», как было при Байдене, а четко выстроенная иерархия врагов.

На вершине — Китай, не просто конкурент, а «главный стратегический противник», цивилизационный антагонист. Затем — Россия, уже не как «вызванная из болота угроза», а как постоянный дестабилизирующий фактор, с которым диалог бесполезен, а можно только сдерживать. И все это упаковано не в язык идеологии, а в язык бухгалтерского отчета и военного устава: угрозы, ресурсы, ответные действия.

Но здесь мы подходим к самому интересному — к вашему вопросу об обещаниях. Вы правы, в этом тексте слышен голос предвыборных митингов. Но это не голос просителя, который заигрывает с электоратом. Это голос хозяина, который отчитывается перед избирателем-акционером. Мол, «вы дали мне мандат на то, чтобы разобрать старую, гнилую систему. Я это сделал. А вот теперь — смотрите — я кладу перед вами чертеж новой. И начинаю ее строить на ваших глазах». Это стратегия как доказательство состоятельности. Она говорит внутренней аудитории: «Ваши страхи были правильными. Ваша злость была оправданной. И вот теперь у нее есть имя, фамилия и бюджетная строка».

 Это абсолютно осознанная и продуманная стратегия. Но продуманная не как шахматная партия гроссмейстеров из Совета по международным отношениям, а как план комбата, который взял высоту и теперь диктует условия с нее. В ней нет многозначности Байдена и импульсивности раннего Трампа. В ней есть холодная решимость второго акта, когда революционный пыл превращается в рутинную работу институтов. Документ 2025 года — это и есть момент этого превращения. Он закладывает мину замедленного действия под основы либерального глобализма и начинает отсчёт новой, более жесткой и разобщенной эпохи. Не осознавать этого, воспринимать все поверхностно, как многие эксперты уже и сделали — значит не понимать, в каком мире мы все будем жить ближайшие годы.

- Насколько данная стратегия укрепит трансатлантический союз? Или он его разрушает?

- Отвечу прямо: нынешний документ - это приговор трансатлантическому союзу. Но в том виде, в каком мы его знали последние семьдесят пять лет. Она его не укрепляет. И она не разрушает его в одночасье с грохотом и пылью. Она делает нечто более радикальное и долговечное: она выводит из-под него идеологический и стратегический фундамент, оставляя Европу в подвешенном состоянии.

Что происходит? Представьте себе собор, построенный на двух колоннах. Первая колонна — это общие ценности, риторика о «демократическом мире», которая, несмотря на все лицемерие, была цементом. Вторая колонна — это железная гарантия безопасности, та самая статья 5-я НАТО, где Америка безоговорочно обещала быть щитом. Документ 2025 года методично, холодным долотом, выдалбливает обе.

Из-под ценностей он выбивает опору, объявляя их в лучшем случае второстепенными, а в худшем — помехой. Когда стратегия говорит о Европе не как о «сообществе ценностей», а как о бюрократическом монстре, подавляющем суверенитет -  она проводит красную черту. Она сообщает: «Ваши моральные комплексы, ваши санкции, ваши внутренние споры — это ваши проблемы. Наши интересы — материальны, измеримы в долларах и мегатоннах». Это перевод отношений с языка идеологии на язык бухгалтерии.

Но главный удар — по колонне безопасности. Фраза о том, что европейцы должны взять «главную ответственность» за свою оборону, — это не призыв к партнерству. Это отзыв страхового полиса. Это спокойное, без эмоций, уведомление о расторжении старого договора. Для Европы, особенно для стран на восточном фланге, это экзистенциальный холодок в спине. Внезапно оказывается, что ядерный зонтик, под которым все жили, может быть сложен. В этот момент трансатлантический союз перестает быть семьей и превращается в сделку. А в любой сделке есть сильная сторона и слабая. Слабая всегда платит.

Так что же будет? Распад? Нет, слишком расточительно. Союз, скорее всего, сохранится, но как рудимент, как тяжелая, неудобная форма, лишенная прежнего содержания. Он станет полем для жесткого, унизительного торга, где Вашингтон будет обменивать риторическую лояльность на конкретные уступки: закупки американского газа и вооружений, разворот экономических потоков от Китая, молчаливое согласие на новую архитектуру безопасности. Европу ждет мучительная перезагрузка. Ей придется в авральном порядке искать ответы на вопросы, которые она десятилетиями откладывала: где взять реальную, а не бумажную армию? Как обеспечить свое ядерное сдерживание? Где та грань, на которой подчинение вашингтонской логике начинает разрушать ее собственную экономику и политический проект?

Итог печален для Брюсселя и Берлина. Стратегия укрепляет не союз, а американскую свободу рук. Она превращает Европу из младшего партнера в вассала, чья главная функция — быть буфером и ресурсом в большой игре против Китая. Альянс не рухнет завтра. Он будет медленно и болезненно вырождаться, теряя доверие, общее видение и, в конечном счете, смысл. А документ 2025 года — это не причина, а лишь официальное свидетельство о том, что этот необратимый процесс уже начался.

- В ЕС звучит много критики. Однако страны Евросоюза остаются одними из крупнейших инвесторов как в экономику США, так и в собственные интеграционные проекты. В какой мере такая взаимозависимость делает этот документ уязвимым?

- Вы задаете, пожалуй, самый проницательный вопрос ко всей этой стратегии. Он вскрывает ее главный, фундаментальный изъян, ее ахиллесову пяту, скрытую под броней громких заявлений. Потому что да, вы абсолютно правы: критика ЕС в документе намеренно жестка и уничижительна. Его называют структурой, подавляющей суверенитет, источником «цивилизационного упадка».

Но при этом вы смотрите на реальность — и видите, что европейский капитал буквально вплетён в плоть американской экономики. От заводов в Южной Каролине и Техасе до небоскребов на Манхэттене и гигантских портфелей американских казначейских облигаций. Это не просто торговые связи. Это — взаимное прорастание, симбиоз, который за десятилетия стал основой благосостояния по обе стороны океана. И вот здесь возникает главное противоречие: документ говорит на языке жесткого развода, в то время как экономики живут в браке, расторгнуть который — значит исторгнуть с мясом часть собственной плоти.

Так делает ли это положение дел документ уязвимым? Да, но не в том смысле, что его сразу отменят. Его уязвимость — не операционная, а философская, фундаментальная. Он уязвим перед лицом реальности, которую пытается отрицать. Документ живет в параллельной вселенной чистого политического волюнтаризма, где можно одним росчерком пера перечеркнуть сложнейшие сети взаимных интересов. Он исходит из того, что сила — это прежде всего военная мощь и политическая воля, а экономика — всего лишь обслуживающий инструмент, который можно перенастроить указом. В этом его роковая абстракция.

Потому что, когда вы начинаете говорить европейскому бизнесу, что его многомиллиардные инвестиции находятся в юрисдикции «геополитического противника», а не «союзника», вы не просто меняете правила игры. Вы бросаете вызов самой логике глобального капитала, который десятилетиями считал трансатлантическое пространство единым и безопасным.

Поэтому уязвимость проявится не в тексте, а в процессе. Этот документ — идеальный шторм, который обрушится не на ЕС, а на внутреннее поле США. Представьте реакцию губернатора Огайо, когда европейский автогигант, построивший там завод на миллиарды, заморозит новые инвестиции, потому что Вашингтон объявил его родину враждебной бюрократией. Или Уолл-Стрит, когда европейские фонды начнут тихо, без паники, диверсифицировать активы из долларовых инструментов. Это не будет громкий разрыв. Это будет тихая, но неумолимая коррозия доверия. А доверие — это та валюта, которая дороже любого военного бюджета.

И в этом смысле стратегия сама роет себе могилу. Она пытается строить будущее на песке конфронтации, в то время как настоящее стоит на граните взаимных инвестиций. Можно, конечно, попытаться взорвать этот гранит. Но те, кто попробует, первыми ощутят на себе все последствия взрыва. Документ уязвим потому, что он предлагает Америке вступить в войну не с внешним врагом, а с частью самой себя — с той ее частью, которая срослась с Европой. И исход такой войны никогда не бывает предопределён в пользу того, кто её начинает.

- Одним из положений этой стратегии является максимальная изоляция Ирана от военных технологий Китая и России. Насколько реалистична такая задача в новых условиях?

- Ирония в том, что попытка изолировать Иран от технологий Китая и России с высокой вероятностью даст прямо противоположный результат — она цементирует и ускоряет формирование того самого враждебного альянса, который Вашингтон стремится предотвратить. Этот пункт стратегии не столько описывает реальность, сколько обнажает ее болезненный парадокс. Почему это так? Потому что сама стратегия США создает для Ирана, Китая и России условия, в которых военно-техническое сотрудничество становится не просто выгодным, а стратегически неизбежным. Рассмотрим механизм этого сближения.

После «12-дневной войны» с Израилем в июне 2025 года Иран получил болезненный урок: его собственная оборона устарела и неэффективна, отставая от противника на поколения. Острейшая потребность в современных истребителях и системах ПВО натолкнулась на суровую реальность: Запад для него закрыт, а Россия, традиционный поставщик, оказалась ненадежным партнером, месяцами затягивая обещанные поставки Су-35, вероятно, чтобы не портить отношения с Израилем.

Именно в этот момент вакуум готов заполнить Китай. Для Пекина же ослабленный и загнанный в угол Иран — это не просто клиент, а идеальный инструмент для асимметричного ответа. Укрепляя военный потенциал Тегерана, Китай может создать для США и их союзников перманентный очаг напряжённости на Ближнем Востоке, оттягивая американские ресурсы и внимание от Тихого океана.

Россия, в свою очередь, находится в двойственном положении. С одной стороны, война в Украине загрузила её оборонную промышленность, делая Иран менее приоритетным клиентом. С другой — Москва крайне заинтересована в сохранении Тегерана как геополитического союзника, создающего проблемы Западу. Поэтому сотрудничество углубляется, но в иной форме: не столько масштабными поставками оружия (хотя контракты на Су-35 остаются в силе на 2026-2028 годы), сколько интеграцией в проекты «стратегической стабильности». Строительство российских АЭС в Иране или совместная работа над транспортным коридором «Север — Юг» — это более изощрённая форма поддержки. Такие объекты становятся для Ирана своеобразным «живым щитом»: Израиль и США будут избегать наносить по ним удары, опасаясь эскалации с Москвой.

Таким образом, американская стратегия, требующая изоляции, сталкивается с тремя пока непреодолимыми факторами:

Отчаяние Тегерана, которому нечего терять и который будет цепляться за любого поставщика технологий для выживания режима. Стратегический расчет Пекина, видящего в кризисе возможность измотать США на втором фронте. Интеграционный интерес Москвы, превращающей Иран в долгосрочный актив своей антизападной политики.

Следовательно, полная изоляция Ирана в новых условиях — цель практически недостижимая. Максимум, на что могут рассчитывать США, — это замедление и удорожание этого процесса через санкции и дипломатическое давление. Однако каждый новый запрет будет лишь сильнее толкать Тегеран в объятия Пекина и Москвы, сплавляя их интересы в единый блок.

В конечном счете, эта часть стратегии рискует стать самоисполняющимся пророчеством: пытаясь предотвратить создание враждебной оси, Вашингтон собственными руками вынуждает ее кристаллизоваться. Иран из объекта изоляции превращается в узел нового, неформального, но от того не менее опасного военно-стратегического альянса, где каждая сторона использует другую как оружие против общего противника.