Борт AZAL и амбиции Бастрыкина Логика силы вместо логики государства

Письмо Следственного комитета России в адрес азербайджанской стороны по делу о крушении самолёта AZAL на первый взгляд выглядит как стандартная ведомственная процедура. Однако именно такие документы нередко становятся индикаторами более глубоких процессов — тех, что не лежат на поверхности.

На состоявшемся в пятницу брифинге министр иностранных дел Азербайджана Джейхун Байрамов прямо заявил, что полученное письмо вызвало недоумение. По его словам, в нём утверждалось, что уголовное дело прекращено, и это не могло не вызвать серьёзных вопросов. Азербайджанская сторона направила официальный ответ и дала понять: вопрос не закрыт. Тем более что ранее от российской стороны звучали иные сигналы.

Речь идёт о заявлениях президента России, сделанных в октябре на встрече с главой Азербайджана Ильхама Алиевым. Тогда Владимир Путин подчеркнул, что по трагедии с самолетом будет дана правовая оценка и приняты соответствующие решения в отношении должностных лиц. В Баку эти слова восприняли как политическую гарантию — подтверждение того, что дело не сведут к формальности.

На этом фоне действия Следственного комитета выглядят как минимум диссонирующими. Возникает ощущение, что на уровне силового ведомства действует собственная логика, слабо соотносящаяся с публичной линией главы государства. Возникает закономерный вопрос: как так выходит, что на уровне высшей государственной власти звучит одна позиция, а на уровне силового ведомства — другая? 

Свести происходящее к бюрократической инерции было бы упрощением. Слишком многое указывает на осознанность. Следственный комитет при нынешнем руководителе Александре Бастрыкине давно превратился в структуру, где личная управленческая вертикаль перевешивает традиционные рамки. Это позволяет ему действовать не просто жёстко, а демонстративно — как самостоятельному центру силы. 

Это укладывается в общую линию поведения Бастрыкина последних лет. Он не раз выступал с инициативами, от которых Кремлю впоследствии приходилось аккуратно отстраняться. Так было, например, с публичными рассуждениями о необходимости государственной идеологии в Конституции. Кремль тогда снял тему, обозначив, что речь идёт лишь о частном мнении. 

Похожая история происходила и с резкими выпадами Бастрыкина в адрес законодательной ветви власти, включая скандальную фразу про «Государственную дуру», на которую публично отреагировал спикер Госдумы Вячеслав Володин. 

К этой же категории относятся и его резкие, зачастую ксенофобские заявления по теме мигрантов. Они создают ощущение сознательно выбранной роли — силовика, который говорит грубее и жёстче официального дискурса и тем самым формирует отдельную повестку. Кремль при этом вынужден балансировать между безопасностью, экономической потребностью в рабочей силе и контролем общественных настроений. Бастрыкин же делает ставку на максимальную жёсткость, не особенно оглядываясь на последствия для межнациональной политики внутри самой России. 

Отдельный штрих, о котором в Москве говорили ещё раньше, — идеи о его возможном переводе в более институционально спокойную роль. В августе этого года кандидатура Бастрыкина рассматривалась на пост председателя Верховного суда. Формально такой переход выглядел бы как повышение. По сути, он означал сокращение оперативного влияния Александра Ивановича и вывод его из силового центра. Если верить кулуарной логике, отказ от подобной траектории многое объясняет. Бастрыкина интересует не статус, а рычаг. 

Отсюда и версия, которая всё чаще звучит в экспертных кругах. Бастрыкин постепенно ведёт себя как фигура, формирующая собственный политический профиль. Жёсткий, силовой, ориентированный на наказание и подавление. В российской политической культуре подобный профиль нередко используется как ресурс для больших ставок — особенно в периоды турбулентности и аппаратной борьбы.

Подобная логика не нова. В советской истории уже был период, когда концентрация силовых полномочий в одних руках выходила за пределы управляемости. Опыт Лаврентия Берии хорошо известен: когда министр из силового блока перестаёт ощущать границы, печальные последствия для него неизбежны.

На этом фоне ситуация вокруг дела AZAL приобретает особое значение. Речь идёт о более глубоких процессах. О том, как внутри российской политической системы появляются зоны автономии, где решения принимаются не в логике согласованной государственной линии, а по внутренним правилам.

Именно поэтому реакция Баку оказалась столь жёсткой по смыслу, хотя и сдержанной по форме. Азербайджан ясно даёт понять: независимо от внутренних раскладов и аппаратных игр в Москве, вопрос будет доведён до конца — последовательно, юридически и без оглядки на политические манёвры.