Курдистан на изломе: августовские столкновения и роль клана Талабани ТОЧКА ЗРЕНИЯ

В начале августа 2025 года Сулеймания (Ирак) оказалась в эпицентре кризиса, который стал отражением не только внутреннего раскола в Патриотическом союзе Курдистана (ПСК), но и более широкой напряженности в политической системе Иракского Курдистана. Поводом стала операция сил безопасности по аресту Лахура Шейха Джанги, бывшего сопредседателя ПСК и символа оппозиционного крыла партии. Попытка его задержания сопровождалась масштабными вооруженными столкновениями, что обнажило слабость формальных институтов власти и вновь показало, что в регионе доминируют клановые интересы и баланс вооруженных группировок.

Операция проходила в атмосфере, больше напоминавшей военные действия, чем полицейское задержание. Спецподразделения «Асаиш» (курдские силы безопасности) и контртеррористические силы окружили здание в Сулеймании, где находился Лахур с братом и ближайшими сторонниками. В центре города раздались перестрелки, применялось тяжелое вооружение и бронетехника, появлялись сообщения о дронах. Жителям через громкоговорители предлагали покинуть центр, что превратило арест одного человека в полномасштабный кризис безопасности. Лахур Шейх Джанги отказался признать законность обвинений, назвав ордер инструментом политической расправы.

Несколько часов Сулеймания фактически находилась в состоянии боевых действий. По официальным данным, погибли как минимум пять человек, среди них представители сил безопасности и сторонники Народного фронта, связанного с Лахуром. Более десяти получили ранения, пострадали и мирные жители. В итоге Лахур, его брат и ряд приближенных, включая командира группы «Скорпион», были задержаны. Власти представили операцию как необходимую меру для предотвращения заговора, однако методы ее проведения вызвали сомнения даже среди части союзников правящей элиты.

Корни кризиса уходят в 2017 год, когда после смерти Джалала Талабани — основателя ПСК и президента Ирака — внутри партии нарушился баланс сил. Некоторое время руководство делили Бафель и Лахур Талабани, но уже к 2021 году их союз распался. Бафель вытеснил Лахура из руководства, а тот создал собственную политическую структуру — People’s Front. Формальное разделение быстро переросло в открытую конкуренцию за влияние в Сулеймании, а затем в личную вражду. Августовские события стали кульминацией этой борьбы за контроль над силовыми структурами и финансовыми потоками.

Реакция вышла за пределы региона. Премьер Курдистана Масрур Барзани и губернатор Сулеймании Хавал Абубакир призвали к сдержанности, но сами заявления лишь подчеркнули масштаб раскола. Международные организации выразили обеспокоенность, указав на недопустимость использования армии во внутриполитической борьбе. Для внешних наблюдателей столкновения стали индикатором того, что хрупкий баланс между Эрбилем и Сулейманией вновь склоняется к хаосу, а курдские разногласия превращаются в источник нестабильности всего Ирака.

Августовский кризис оказался не просто эпизодом ареста оппозиционного лидера. Он стал демонстрацией хрупкости курдской автономии, где формальные институты власти вторичны по отношению к клановым связям, ресурсной конкуренции и вооруженной силе. Для Иракского Курдистана это обернулось не только жертвами и страхом среди мирного населения, но и серьезным ударом по политическому имиджу региона, который долгие годы пытался позиционировать себя как относительно стабильный на фоне иракских и ближневосточных кризисов.

Последствия могут быть значительными. Внутренняя фрагментация становится все более очевидной: конфликт вокруг фигуры Лахура лишь усугубил раскол в ПСК и обострил традиционное соперничество с Демократической партией Курдистана. Это подрывает способность автономии выступать единым субъектом в отношениях с Багдадом. Особую роль в этой архитектуре по-прежнему играет клан Талабани. С момента, когда Джалал Талабани стал первым президентом Ирака после свержения Саддама Хусейна, закрепилось негласное соглашение: пост президента традиционно отдается представителю ПСК, тогда как спикером парламента становится суннит, а премьер-министром — шиит.

Однако, несмотря внутренние расколы, вооруженные столкновения в Сулеймании и усиление конкуренции со стороны Демократической партии Курдистана, традиция президентской квоты пока сохраняется, что оставляет клан Талабани ключевым игроком в иракской политике. Но многие уже сейчас задаются вопросом: на долго ли?

Ситуация осложняется и внешними факторами. В условиях мирного процесса с Турцией и постепенного вывода боевиков РПК ослабление стабильности в Сулеймании может стать поводом для усиления влияния внешних игроков. Багдад может аргументировать необходимость расширения федерального контроля, а Иран и Турция — использовать ситуацию для усиления своего влияния в регионе.

Так или иначе, события в Сулеймании подрывают образ автономии как «островка стабильности» в нестабильном Ираке. Курдское региональное правительство стоит перед задачей удержать внутренний баланс и предотвратить эскалацию насилия между политическими силами. От того, удастся ли локализовать последствия кризиса, зависит не только политический авторитет руководства ПСК и КРГ, но и доверие международных партнеров. Углубление противостояния может обернуться снижением экономических преференций, утратой доверия инвесторов и ростом внешнего вмешательства. Если же удастся найти формат политического примирения и провести институциональные реформы, Курдистан сможет превратить этот кризис в точку консолидации.

Таким образом, августовские события в Сулеймании стали не просто локальной вспышкой насилия, а отражением системных слабостей автономии в момент, когда регион стоит на пороге новых договоренностей по безопасности и экономике. Баланс между внутренней консолидацией и внешними ожиданиями становится ключевым вызовом для будущего Иракского Курдистана, а кризис августа 2025 года лишь подчеркнул всю остроту этого противоречия.